Рабыня Гора

Я забилась на нарах. Не давали покоя корабельные вши. И ногтями до них не добраться — мешают цепи. Что за мука! Истошно крича, я извивалась на досках.

— Молчи! — снова рявкнула моя соседка. — В это время кричать не разрешается!

— А мне какое дело! — взвыла я.

И вдруг — шум. Я испуганно замерла.

Крышка люка откинулась. В трюм по лестнице спускался мужчина.

В падающем из дверного проема тусклом свете вдруг стали видны заплесневелые нары и их прелестные беспомощные обитательницы.

Мужчина огляделся.

— Вот она! Это она кричала! — Моя соседка кивками указывала на меня.

— Нет! — завопила я. — Это не я!

— Она! — не умолкала девушка.

— Да, она! — раздались другие голоса. Встал позади, на пандусе.

— Меня укусили! — Пытаясь встретиться с ним глазами, я извивалась на досках. — Пощади, хозяин! Меня укусили!

— В это время кричать не разрешается, — отчеканил он.

— Да, хозяин! Прости, хозяин!

В трюме — восемь помостов, на каждом — по шесть нар. Между помостами — узкие проходы. Со стенами трюма помосты не соприкасаются, вдоль стен и по правому, и по левому борту тоже оставлены проходы. На каждых нарах — по пять девушек. Стало быть, в трюме нас двести сорок. На помостах закреплены хитроумные сооружения из клеток и сетей. Нары, на которых лежат девушки, сложены из неплотно пригнанных досок, так что сеть беспрепятственно проходит от крыши шестых нар к основанию нижних. На каждом уровне сеть прибита планками к полу нар. Получается, что пленницы отделены одна от другой. У каждой — своя сетчатая клетка. Так что добычей пробравшегося в клетку урта станет только одна несчастная, а не пятеро. Крыша шестых — верхних — нар и основание нижних обшиты жестью, чтобы не прогрызли урты. Отсек, в котором заперта рабыня, со всех сторон защищен тяжелой прочной сетью. В ногах и в головах отсека — небольшие дверцы. Засунуть девушку в клетку и вынуть из нее можно с любого конца. Обычно ее протискивают через дверцу в изголовье; один работорговец, стоя у края клетки, прикручивает к решетке ее ноги, другой — руки, и дверцы закрывают. Девушка оказывается в крошечной прямоугольной клетке, под ней — дощатые нары, сверху — настил верхних нар, с четырех сторон отсек обтягивает сеть. Поверх нар шестого яруса — потолок. Помост покрывает крыша. Рабынь приковывают цепями, чтобы не порвали сетку, — в клетку может пробраться урт, покусать ее обитательницу, и тогда — прощай, прибыль. Или, забившись в истерике, обезумев от зуда, вызванного укусами бесчисленных корабельных вшей, девушка может расцарапаться до крови — тогда цена ее тоже упадет. Нары нижнего яруса дюймов на восемнадцатьприподняты над полом — под ними можно проползти. Обшитые жестью планки пола нижнего яруса покрыты сетью — чтобы сквозь щели не проникли урты. Проем между полом трюма и нарами открывают только днем. В общем, каждой рабыне отводится отдельная клетушка дюймов двадцать пять шириной, около восемнадцати высотой и примерно шесть футов пять дюймов длиной. Здесь она накрепко прикована цепями. Я — на нарах шестого яруса, четвертая по счету.

В изголовье лязгнула отодвигаемая дверца. Зачем он ее открыл?

— Хозяин? — выдавила я.

Отпустил дверцу, она скользнула на петлях, легла на задвижки. Не защелкнул.

— Хозяин? — снова тревожно пискнула я. Отошел. Стоит на пандусе.

— Хозяин! — завопила я в ужасе. — Я буду молчать! Ни звука не пророню! — Пытаясь взглянуть на него, я отчаянно вывернула голову — Пожалуйста, хозяин! Прошу тебя! Я буду молчать, хозяин!

Едва прикрытая дверца покоится на задвижках! В любой момент между ней и стенкой просунется острая, поросшая шерстью морда урта! Проскользнет украдкой — мгновенно, и оглянуться не успеешь, — и придется мне, беспомощной, в цепях, делить с ним клетку!

— Хозяин! — надрывалась я. — Хозяин, прошу тебя! Я буду молчать! Буду молчать!

Помедлил. Похоже, повернулся, снова идет ко мне.

— Я буду молчать, хозяин! — зашептала я. — Буду молчать, хозяин! Пожалуйста, хозяин!

Защелкнул дверцу и ушел. Люк захлопнулся. Снова тьма. В борта корабля бьют волны. Прошло несколько минут. Слышно было, как между сетчатыми перегородками на дощатом настиле завозился урт — тот же самый или другой? Проклятые вши! Я стиснула зубы. Только бы не закричать! Насколько могла, я подтянула к себе скованные цепями руки и ноги. Ни звука!

Дверцу клетки за моей головой откинули и подцепили на крюк. Я повернула голову.

— Хозяин…

Но больше ни слова произнести не удалось: между зубами ткнули острый наконечник бурдюка. Надо пить.

Но вот бурдюк убрали. Снова я попыталась заговорить.

— Хозяин!

Но теперь грубая рука сунула мне в рот горбушку хлеба из са-тарны, пропихнула поглубже.

Затем он перешел к следующей клетке и к следующей — таким же образом кормил и поил их обитательниц.

Но ничего, еще вернется, даст еще воды, ложку соли и кусочек горького тоспита. Кусок за куском, стараясь не подавиться, глотала я набитые в рот хлебные корки.

И вот он снова стоит у меня в головах. Взглянуть на человека, чьей волей я прикована цепями в клетке, мне не удавалось почти никогда.