И, увешанный оружием, он зашагал из лагеря. Я — за ним, след в след, как положено рабыне. Этта осталась позади. За нами, выстроившись гуськом, шли мужчины.
— Молчать, — предупредил хозяин.
Я не говорила ни слова. Вместе с подошедшими сзади воинами мы осматривали лагерь. Повозок стало больше. Когда несколько дней назад я впервые увидела этот кортеж, повозка была всего одна — с припасами.
Самая большая из трех лун находилась в фазе полнолуния.
Лагерь расположился в лесной прогалине. По краю его бежал ручей, ярдах в двухстах от лагеря в него впадал другой. Лагерь охраняли дозорные.
— Все спокойно! — крикнул один другому. Тот ответил товарищу той же фразой.
К тому времени я уже кое-как понимала по-гориански. Этта занималась со мной не жалея сил, так что теперь я без задержки выполняю то, что приказано, знаю названия множества предметов, осваиваю грамматику, даже сама умею составить простую фразу. Теперь мои хозяева могут отдавать мне приказы на своем языке, а я, очаровательная землянка-рабыня, более или менее прилично могу им на их же языке ответить. Вдруг я поймала себя на том, что, сама того не замечая, воспринимаю горианский как язык господ. Красивый, мелодичный, выразительный язык. А в устах мужчин звучит энергично, властно, непререкаемо. И если девушке отдан приказ на этом языке, она подчиняется.
Между деревьями маячили мужские фигуры: стража дозором обходила лагерь. Раскинуто несколько шатров. В центре — огромный полосатый шатер, держащийся на десяти столбах. Вот из-под его полога появилась девушка в белом, с обнаженными руками. Пошла к ручью, набрала воды в выдолбленный из тыквы кувшин, снова исчезла в шатре. На шее — золотой обод, еще один — на левом запястье. Прошла мимо одного из мужчин — тот проводил ее цепким взглядом. В шатре горел огонь, из отверстия в крыше валили клубы дыма. Временами по матерчатым стенам скользили тени — видимо, там, внутри, находилось еще несколько девушек. Рядом с главным располагался еще один шатер, почти такой же большой, коричневый, с остроконечным шпилем и флажком. Наверно, его занимал предводитель отряда. Тогда, несколько дней назад, наблюдая из зарослей за кортежем, я насчитала в нем человек семьдесят — восемьдесят. Теперь некоторые из них сидели у костров. Другие, наверно, спят в шатрах.
А вот и два паланкина — тем вечером каждый из них тащило по десятку носильщиков. Теперь они перевернуты — видимо, чтобы не промочило росой или дождем. Под одним сложены ящики и сундуки — может, те самые, что на нем несли. Рядом с повозкой, что была запряжена косматыми, напоминающими волов животными, появилось еще четыре. В каждую из них тоже, похоже, впрягают пару таких животных — здесь их называют босками. Сейчас босков выпрягли. Несколько животных — голов, наверно, десять, а то и больше, — неуклюже ковыляя, паслись среди деревьев на другом краю лагеря.
Наверное рискуя быть наказанной, Этта подслушивала разговоры мужчин и, поскольку я начинала уже понимать по-гориански, кое-что пересказывала мне.
Кортеж был действительно свадебный. Леди Сабина из небольшого торгового города-государства Крепость Сафроникус направлялась с приданым в Ти, в Салерианскую Конфедерацию Четырех Городов. Ти, данник Воска, располагается на Олни, к северу от Тарны. Тарна, которую иногда называют Серебряным городом, знаменита своими серебряными копями. Правит там Лара из рода Татрикс. Как ни странно, из сотен самых знаменитых горианских городов Тарна выделяется особенно приниженным положением женщин в обществе. У мужчин Тарны есть отличительный знак: на ремне они носят два желтых шнурка, вполне подходящие, чтобы связать женщине руки и ноги. Видимо, когда-то женщины играли в Тарне главенствующую роль, но мужчины взбунтовались и свергли их владычество. Даже теперь, много лет спустя, лишь очень немногим жительницам Тарны позволяется не носить ошейников.
Я все рассматривала стоящие в лагере повозки. Первая, что ехала тогда за кортежем, теперь почти опустела. Видно, съестные припасы израсходованы в пути, а столбы и тенты пошли на постройку лагеря. Однако четыре других повозки, похоже, просто ломятся от всяческого продовольствия.