Рабыня Вавилона

Солнце ослепило. Порывы ветра сдували с глиняных плит мелкие песчинки и они, на мгновение образовав пыльное облачко, тут же опадали. Адапа быстро миновал двор. В прихожей не горел светильник, он ударился о порог и зашипел от боли. Рванул входную дверь — яркий свет. Ламассатум стояла, небрежно свесив руки вдоль тела. Ее ягодицы и острые лопатки прижимались к стене — теплым кирпичам, вымазанным известкой цвета неба. Какой-то шутник посадил на голубом фоне отпечаток грязной ладошки, и он, как корона, венчал ее нежную макушку.

Волосы были в беспорядке разбросаны по плечам. Голая ступня опиралась о стену, на колене натянулось платье, обрисовался треугольник между ног. Адапа увидел все в одно мгновение, а потом точно время пошло по-иному, он медленно приближался, расцветая улыбкой, а она лениво убирала волосы от лица.

— Это ты, — сказал он.

— Я, — еле слышно отозвалась Ламассатум.

— Не может быть.

— Почему? — она пожала плечами и исподлобья взглянула на Адапу, от чего его сердце зашлось в бешеном ритме.

— Во сне я вижу тебя чаще, чем наяву. Я даже почти поверил, что ты — сон.

— Значит, я тебе снилась? — Ламассатум рассмеялась.

— Каждую ночь, — ответил Адапа, приближаясь к девушке. — Я хотел сказать тебе об этом.

— Я видела, как ты входил сюда.

— И ты все это время стояла здесь? — брови его поползли вверх.

— Я ждала тебя, — она кивнула.

— Два потерянных часа! О, боги. А где твой кувшин?

Ламассатум передернула плечами, зазвенели ожерелья.

— Мне пора идти, — сказала она. — Меня ждут.

— Кто тебя ждет? — Адапа схватил ее за руку и привлек к себе. Ощутил прикосновение ее маленькой груди. — У тебя есть муж?

— Нет, — она оттолкнула его. — Нет! Я только хотела спросить.

— О чем?

— Это правда?

— Что? — Он снова потянулся к ней.

Она отступила.

— Ты сказал, что я красива, помнишь? И что служанки завидуют мне.

— Ламассатум, — он потер ладонью горло, не отводя глаз от ее лица. Она щурилась. — Ты самая красивая девушка во всем Вавилоне, Я хочу, чтобы ты знала об этом.

— Спасибо.

— Ты уходишь?

— Да.

— Когда я тебя увижу?

— Не знаю.

— Тогда вот что, — он зашептал, едва переводя дух. — Сегодня, как зайдет солнце, на Пятачке Ювелиров. Придешь?

— Нет.

— Я буду ждать.

— Я не приду.

— Я все равно буду ждать. Каждый вечер. Слышишь меня?

— Слышу.

— Я не хочу терять ни одного дня.

Она повернулась и побежала, придерживая ладонью ожерелья. Адапа точно вынырнул из-под воды. Вокруг снова были шум и дворцовая суета.

Глава 15. КОРАБЛИ И НОЧНЫЕ ПАВЛИНЫ

В ярких лучах солнца искрилась река. Небо отражалось в каналах. По дорогам, ведущим в город, тянулись повозки — тысячи людей стремились в Вавилон. Лежали прозрачные тени в серебряной пыли под ногами пальмовых рощ. Величественная Дорога процессий, зубцы стен, Ворота Иштар, отливающие синевой изразцов, ожидали прибытия Набу.

Толпы народа стекались сюда. Гвардейцы стояли в двойном оцеплении. Вдали показалась роскошная процессия. На верблюдах, украшенных цветами и лентами, сидели жрицы в тонких накидках и жрецы. Рабы белой стройной толпой следовали за лазоревыми покрывалами с золотой бахромой по краям, звоном колокольцев, и верблюды гордо несли на длинных шеях свои уродливые головы. В руках рабов были одежды и знаки бога.

Кружась под музыку, двигались танцовщицы, и их украшения искрились, точно каждая из них капризной рукой рассыпала золотые монеты. Белые быки тащили большую повозку, в которой лежала кедровая статуя Набу в золотой маске. И снова шли рабы и танцовщицы.

С приближением процессии шум толпы усиливался. Теперь он напоминал шум морского прибоя. Звук то откатывался к задним рядам, то возвращался, разрастаясь, заглушая команды начальников гвардейцев. Солдаты в оцеплении страдали от жары. Металлические доспехи раскалились, плоские бронзовые шлемы блестели на солнце. Командиры с мечом у бедра прохаживались вдоль цепей. Было шестое нисанну. От зноя лопалась земля.

Сумукан-иддин бродил по дорожкам сада. Под подошвами скрипел ракушечник. Он, конечно, поступил правильно. Рано или поздно это все равно пришлось бы сделать. Он тщательно подыскивал подходящую семью и остановил выбор на доме судьи. Набу-лишир богат, как жрец. Он и сыну своему прочит блестящую карьеру при дворце. И ведь так, забери его чума, и будет! Все будет хорошо, все только ради Иштар-умми.

Меж стволов мелькнуло женское платье. Солнце бесилось в мятущихся пальмовых ветвях. Стволы были как шкура леопарда. Но вот завитые локоны не могли им принадлежать. Сумукан-иддин остановился, сцепив за спиной руки. Почему женщины носят такие тонкие платья?

Сара рвала цветы. Она его не видела, или только делала вид, что не замечает любующегося ее грацией и стройной фигурой мужчину. Птицы оглушительно орали. Сумукан-иддин стоял, широко расставив ноги, покачиваясь с мыска на пятку. Солнце ослепляло. Он щурился. Потер глаза большим и средним пальцами. Никого нет, только леопардовый сад.