Ради Елены

И вновь вымученная улыбка. Она прошаркала по комнате, по пятам за ней двигалась леди Хелен. Опустилась в плетеное кресло-качалку и запахнула у горла розовый халатик.

— Хочешь что-нибудь выпить? — спросила она. — Виски? Бренди?

Линли покачал головой. Леди Хелен подошла к краю дивана, поближе к креслу, присела на него, наклонилась вперед, не сводя глаз с сестры, протянула руки, словно вот-вот понадобится помощь. Линли устроился в кресле напротив Пен. Он сосредоточился, забыв на секунду обо всех ее несчастьях, о том, что в ней сейчас господствует страх. Темные круги под глазами, лицо в пятнах и прыщах, незаживающая рана в уголке рта. Грязные волосы, грязное тело.

— Хелен говорит, что ты расследуешь дело в Кембридже.

Линли вкратце рассказал об убийстве. Слушая, она качалась в кресле. Кресло поскрипывало в такт.

— …но больше всего меня интересует Сара Гордон. Я подумал, что ты мне расскажешь что-нибудь о ней. Ты ее знаешь, Пен?

Она кивнула. Пальцы перебирали поясок халата.

— Да. Одно время слышала. Как только она переехала в Гранчестер, в местной газете поднялась шумиха.

— Когда это было?

— Около шести лет назад.

— Уверена?

— Да. Это было… — Пен вновь безжизненно улыбнулась и пожала плечами, — до рождения детей, я тогда работала в музее Фицуильяма. В отделе реставрации. Ее там привечали. Приглашали на выставки. Мы с Гарри ходили туда. Познакомились с ней. Хотя было ли это знакомством? Создавалось впечатление, будто нас представили королеве, но это шло не от нее. По моим воспоминаниям, сама Сара Гордон вела себя скромно. Дружелюбно, открыто. Я не думала, что она такая, особенно после всего, что прочла и услышала о ней.

— Она такая именитая художница?

— В общем, да. Стоит ей что-нибудь написать, об этом сразу начинают говорить, а в газетах поднимается шумиха. Когда мы только познакомились, ее наградили орденом Британской империи то ли четвертой, то ли пятой степени. Не помню. За портрет королевы, от которого критики были в восторге. Плюс несколько удачных вернисажей в Королевской академии. Ее называли открытием в мире искусства.

— Интересно, — сказал Линли, — ведь ее не назовешь современным художником. Если художника называют открытием, значит, он привносит что-то новое. Я не увидел нового.

— Никаких консервных банок на веревочке? — Пен улыбнулась. — Никаких выстрелов себе в ногу, снятых на пленку и впоследствии названных «перформансом»?

— Ну, в общем, да.

— Важнее всего, Томми, не представить публике свой сиюминутный каприз, а выйти со своим стилем, который взбудоражит коллекционеров и критиков. Как Юрген Горг[18] с его венецианскими карнавалами. Или Питер Макс[19] с его ранними фантазиями. Или Сальвадор Дали. Если у художника есть собственный стиль, это уже что-то новое. И если стиль получает международное признание, то карьера состоялась.

— А ее состоялась?

— По-моему, да. Стиль отточен. Четок. Предельно ясен. Она сама, как новоявленный Боттичелли, по словам критиков, растирает для себя краски — по крайней мере, одно время растирала, — и ее масляная палитра великолепна.

— Она рассказывала о своей причастности к пуристам в прошлом.

— Да, это в ее стиле. Как и уединение. Гранчестер, не Лондон. Мир идет к ней. А не она к нему.

— Ты никогда не занималась ее полотнами?

— С чего бы вдруг? У нее новые работы, Томми. Их не нужно реставрировать.

— Но ведь ты видела их. Ты знакома с ними.

— Конечно. А что?

— Ее произведения имеют отношение к делу, Томми? — спросила леди Хелен.

Линли опустил взгляд на бурый пятнистый ковер, наполовину закрывающий пол:

— Не знаю. Говорит, она ничего не писала последние несколько месяцев. Боится, что потеряла страсть к творчеству. В утро убийства она решила заново начать писать, или делать наброски, или еще что-нибудь. Какое-то дурацкое суеверье. Либо писать сегодня, сию же секунду, либо не писать никогда. Возможно ли это, Пен?

Пенелопа встрепенулась в кресле:

— Неужели тебе нужно такое объяснять. Конечно возможно. Люди сходят с ума, утратив способность творить. Кончают жизнь самоубийством.

Линли поднял голову. Леди Хелен наблюдала за ним. Последняя фраза Пенелопы навела их на одну и ту же мысль.

— Или убивают других? — спросила леди Хелен.

— Тех, кто мешает им творить? — спросил Линли.

— Камилла и Роден[20]? — произнесла Пенелопа. — Они-то точно друг друга убили, да? Хоть и в переносном смысле слова.

— Разве могла студентка помешать творчеству Сары Гордон? — спросила леди Хелен. — Разве они были знакомы?

Линли думал об Айви-корте, о фамильярном «Тони». О визите туда Сары Гордон накануне вечером, о версиях своих и версиях Хейверс на этот счет.

— Возможно, девушка ей и не мешала, — произнес Линли, — возможно, мешал отец.

Но Линли не забывал и о контраргументах. Звонок Джастин Уивер, осведомленность о пробежках Елены, временные несоответствия, орудие убийства, его пропажа. Мотивы, средства и возможности. Было ли у Сары хоть что-то, вот в чем вопрос.