Ради любви к жизни. Может ли человек преобладать?

Если говорить о бюрократе, то следует отметить у него еще один признак садизма — отношение к людям как к вещам. Для бюрократа люди становятся предметами. Такой садистский интерес пробуждается в бюрократе только при столкновении с беспомощной личностью. Садист обычно оказывается трусом перед тем, кто стоит выше него, но слабые или те, кто зависят от него, — дети, больные, а в ряде политических случаев — политические оппоненты, — все они возбуждают садиста. У него нет чувства жалости, как у каждого нормального человека, и его не возмущает сама идея нападения на беззащитного, как бы к этому отнесся каждый нормальный человек. Для садиста, напротив, беспомощность — это качество, дающее ему возможность осуществить абсолютный контроль над тем, кто оказался в его власти.

Для садиста в одежде бюрократа характерно еще одно стремление — чрезвычайная забота о порядке. Порядок — это все, это единственная вещь, нужная в жизни, единственное условие, дающее возможность бюрократу осуществлять полный контроль. Люди с чрезвычайной склонностью к порядку обычно боятся жизни, потому что подлинная жизнь не подчиняется упорядоченности. Она преподносит людям сюрпризы, ее решающий фактор — спонтанность. Единственно, что мы точно знаем, это то, что обязательно умрем, а жизнь нам преподносит все новые и новые события. Индивид садистского типа, будучи не в состоянии общаться с другими, и видящий во всех и во всем простые объекты, ненавидит все живое, потому что оно опасно для него. Он любит только порядок.

В качестве примера бюрократа-садиста можно назвать Гиммлера! Он очень любил вести свой дневник. Он начал его в четырнадцать лет и десять лет заполнял его самыми банальными записями. Он записывает, сколько съел булочек, пришел ли вовремя его поезд. Каждую мелочь, происходившую в его жизни, он должен был записать. Даже в своей. юности он регистрировал свою корреспонденцию, записывая каждое письмо, которое он отправил или получил. Вот это порядок! Следует заметить, что это организованность определенного типа, характерного для старомодного бюрократа, для которого жизнь ничего не значит, кроме порядка, а закон для него — все.

Здесь уместно напомнить, что, когда Айхмана в Иерусалиме спросили, считает ли он себя в чем-либо виноватым, — а с ним беседовал очень знающий психолог, и Айхман понимал, что ему надо все сказать откровенно, он ответил: «Да, я чувствую себя виноватым». Его спросили: «В чем именно?». Он ответил: «Когда я был мальчиком, я дважды прогулял школу». Такой ответ показал его как не очень умного человека, что не пошло ему на пользу в его ситуации. Если бы он мог выглядеть умным, то он бы сказал, что был виноват в том, что убил так много евреев. Но его ответ был искренним. Для него было нормальным вспомнить о случае, когда он нарушил порядок. Для бюрократа существует только один грех — нарушение установленного порядка, разрушение установившихся правил.

Последнее, что я хочу сказать о садисте, — это его непомерная услужливость. Садист желает установить свой контроль над слабым, но у него мало жизненной энергии, чтобы самому не подчиняться кому-то, кто сильнее его. Так Гиммлер идеализировал Гитлера. Если садист не находит личность, которую бы он боготворил, он обращается к истории, к прошлому, к силам природы, ко всему, что его сильнее. Он подчиняется всегда одному правилу: я должен повиноваться высшей силе, какой бы она ни была, но мне должны подчиняться те, кто слабее меня. Такова система существования садиста-бюрократа, и таким же образом живет холодный садист.