Давайте начнем с угнетения. Мы часто действуем под влиянием мотивов, которые абсолютно не осознаем. На маленьком примере я покажу, что здесь имею в виду. Не так давно мне нанес визит мой коллега, который, насколько мне известно, меня недолюбливает. Действительно, я был крайне удивлен, что он вообще захотел меня увидеть. Он позвонил, я открыл дверь, он протянул свою руку и радостно сказал: «До свидания». Перевод: В его подсознании уже было заложено желание уйти. Не имея жгучего желания меня посетить, он обнаружил это, сказав «до свидания» вместо «здравствуйте». Что нам оставалось делать? Да ничего. Будучи сам психоаналитиком, он осознал, что допустил промах. Он не мог извиниться, сказав: «Это вовсе не то, что я хотел сказать». Это было бы безнадежно наивно, так как мы оба знали, что то, что срывается у психоаналитика с кончика языка, объясняет, что именно он подразумевает. Возникло замешательство, и мы оба промолчали. Это только один пример из тех, что происходят сотнями, и на многих из них Фрейд построил основу своей теории.
Возьмем другой пример: садиста-отца, который избивает своего сына. Я думаю, что сегодня это встречается реже, чем 50 лет тому назад, но давайте его все же рассмотрим. Садист-отец — человек, который получает удовольствие от причинения другим боли или от осуществления строгого контроля над ними. Если вы спросите его, почему он делает именно это (обычно вам не приходится беспокоиться по поводу того, как задать вопрос, потому что такие люди весьма охотно предоставляют такую информацию), он скажет: «Я вынужден поступать так, поскольку иначе мой сын станет никчемным человеком. Я делаю это из любви к нему». Вы в это поверите? Может быть, и опять-таки может быть нет. Но только взгляните на его лицо. Обратите внимание на его выражение, когда он задает своему сыну трепку. Вы увидите сильные эмоции в его глазах. Вы увидите лицо человека, который полон ненависти и в то же самое время радости от того, что он в состоянии бить другого. Это же качество проявляется и у полицейских (не у всех, конечно), у нянек, у тюремных охранников и в ряде случаев частных взаимоотношений. Такие люди скрывают свои эмоции в большей или меньшей степени в зависимости от того, насколько эти эмоции затрагивают их личные интересы. Но давайте вернемся к нашему садисту-отцу. Если мы увидим его в действии, то поймем, что его мотив не тот, о котором он говорит. Его интересует вовсе не благополучие сына. Это — всего лишь «рационализация». Его подлинный мотив — садистский импульс, но он этого абсолютно не осознает.
Или возьмем пример гораздо большей исторической важности. Адольф Гитлер. В своем сознании Гитлер всегда допускал, что хочет только того, что является лучшим для Германии: ее величие, ее жизнеспособность, позиция силы Германии в мире и, может быть, что-то еще. Насколько мы можем судить, Гитлер, издавая самые жестокие приказы, никогда четко не осознавал, что действует из чувства жестокости. Он всегда считал, что действует из желания помочь Германии. Он действовал так, как если бы провозглашал законы истории, действовал от имени судьбы, от имени расы, от имени Провидения. Он не осознавал, что был человеком, получающим удовольствие от разрушения. Он не переносил вида мертвых солдат или разрушенных зданий. Вот почему он никогда не посещал фронта во время второй мировой войны. Объяснением служит не одно лишь его личное малодушие, а скорее нежелание воочию увидеть последствия своей страсти к разрушению. Мы наблюдаем подобное явление и у людей, страдающих навязчивой идеей умываться. Их сознательное желание — постоянно быть чистыми. Но когда мы начинаем анализировать таких индивидов, мы обнаруживаем, что подсознательно они ощущают кровь или грязь на своих руках, они хотят освободиться от того, что носят в своем подсознании: преступление (возможно, только потенциальное) или преступные наклонности, которые они вынуждены постоянно смывать. У самого Гитлера тоже было нечто в этом роде. Хотя у него и не было навязчивой идеи умываться, многие очевидцы замечали, что он был излишне привередлив в отношении чистоты.