Ради милости короля

– В том-то и соль. – Александр продолжал тереть нос. – Иногда правда тоже меняется. Приходится решать, во что верить, когда другие говорят каждый свое, и искать собственную правду. – Он на мгновение показал Гуго белую полоску зубов. – Так что сам выбирай, что оставило ожог – фонарь или дыхание дракона – и является ли мать моей жены одним из этих чудовищных созданий. С другой стороны, возможно, все случилось в битве с пиратами у Варварского берега[28], когда я плавал в Святую землю… Но это другая история для другого дня, когда ветер переменится, ладно?

Набравшись смелости, Маргарита коснулась шрама указательным пальцем и, взвизгнув, отскочила.

– Загадала желание? – спросил Александр.

Маргарита торжественно кивнула.

– Только не говори какое, а то не сбудется, – предупредил он, помахав указательным пальцем и прижав его к губам.

– И что тогда, если не сбудется? – поинтересовалась Маргарита.

– Тогда ветер переменится, а ты и не заметишь.

Александр улыбнулся и, хлопнув в ладоши, отправил детей к няням. Они шли неохотно, едва перебирая ногами. Гуго, совсем как взрослый, остался, он молча сел на скамью рядом с начальником гавани.

Ида подавила желание спросить, как Александр на самом деле заработал устрашающий шрам, – интересные истории она любила не меньше, чем дети. Александр опустил рукав, поправил изумрудную котту и встал, чтобы запоздало поклониться:

– Графиня…

– Что привело вас во Фрамлингем?

– Бочки с сельдью, товары из нормандских поместий и бревна для замка, – ответил он. – Решил сопроводить их лично и проверить, как идет строительство. Полезно время от времени покидать один мир ради другого, как по-вашему?

– Да. – Ида подумала, что не отказалась бы от подобной возможности. – Вы останетесь ужинать?

Александр поклонился в знак согласия. По происхождению он был из рыцарей, но, будучи младшим из шести сыновей, имел мало шансов на наследство и предпочел делать карьеру, сперва моряком на службе у Биго, затем начальником гавани в Ипсуиче. Он был воспитанным и скромным человеком и не только доверенным работником, но и другом.

– Один капитан сообщил мне, что граф благополучно высадился в Антверпене, – продолжил Александр, когда слуга принес ему кружку сидра.

– Так и есть, – кивнула Ида. – Молюсь, чтобы остаток пути он преодолел быстро и благополучно.

– Аминь, миледи. – Александр пальцами стер сидр с верхней губы. – Я тоже молюсь о нем и о вашем сыне.

Ида недоуменно заморгала. Дверь зала была открыта, и солнце струилось на циновки на полу и скамью, на которой она сидела.

Гуго удивленно посмотрел на Александра:

– Епископ Илийский говорил, что я должен поехать, но отец ему отказал.

Ида сглотнула.

– Мой сын, – повторила она. – О каком сыне вы говорите, мастер Александр?

В его глазах мелькнул страх.

– Простите, – произнес он. – Я думал, вы знаете.

Ида прижала ладонь ко рту.

– Скажите, – произнесла она сквозь пальцы. – Скажите, чтобы не осталось сомнений.

– Мессир Уильям Фицрой сейчас находится с вашим мужем, графиня. Насколько я понимаю, его выбрали в качестве заложника для короля Германии на встрече в Сент-Олбансе.

– Нет, – покачала головой Ида. Ей стало дурно. – Нет, мне не сказали.

– Графиня, позвать ваших служанок? – Его голос доносился словно издалека.

Гуго смотрел на мать распахнутыми глазами.

– Нет, – ответила Ида. – Но вам придется меня извинить.

Она дрожала, поднимаясь в покои. Отослала служанок, когда те испуганно обступили ее. Войдя в спальню, села на кровать и закрыла лицо ладонями, чувствуя себя просто отвратительно. Пока она боролась за Гуго, враг напал с другой стороны, и она прозевала опасность. Давно ли Роджеру стало об этом известно и почему он не сказал? Думал, что она не узнает? Она настолько незначительна? Ида чувствовала себя преданной и одинокой… и разозленной.

Что теперь делать? Ида все время спрашивала себя об этом, словно читая молитву на ночь. В конце концов она встала с кровати и достала из сундука эмалированную шкатулку, которую Генрих подарил ей в другой жизни. Ида открыла шкатулку, и ее ноздрей коснулся запах кедра – дуновение прошлого. Она взяла крошечные сафьяновые башмачки и вынула из правого мягкий локон темных волос, перевязанный алым шелком. Осторожно провела им по щеке, и перед ее мысленным взором предстал старший сын, такой же, как в тот день, когда она срезала локон. Она пыталась рассечь эту связь, так же как рассекла волосы, но преждевременная разлука оставила рану на сердце, которая никогда не переставала кровоточить. С величайшей осторожностью Ида вернула обувку и локон в шкатулку. Кроме них, там лежал перстень, который Генрих подарил ей, лишив девственности. Еще одно воспоминание. Еще одна связь, оставившая свой след, подобно жгучим щупальцам выброшенной морем медузы.