Ради нашей любви

Месяц прошел с того дня, когда Курт навязал ей брак и увез ее на родину. И каждое утро, открывая глаза, она содрогалась от ужаса при мысли, что сегодня, в очередной раз взглянув на Уильяма, Курт может обо всем догадаться.

Прежняя жизнь в Англии, полная сложностей, секретов и тревог, казалась Лорелее раем по сравнению с нынешней.

В Англии она пыталась удержать на плаву разоряющееся предприятие и втайне от всех растила ребенка.

В Австрии – проводит дни в томительном безделье и постоянном страхе, бок о бок с отцом своего сына, так и не знающим о своем отцовстве.

Лорелея поставила чашку и потерла висок, в котором зарождалась тупая боль.

Случись ей увидеть такую историю в каком-нибудь фильме, она посмеялась бы над ее неправдоподобием. Однако это не фильм. Это жизнь. Ее жизнь…

Если бы у нее было дело! Она хотя бы тогда могла заполнить им бесконечные дневные часы… Но Курт лишил ее и этой радости.

Теперь она понимала: он лгал, когда обещал отдать ей «Дамское изящество». Выполняя обещание, данное графине, Курт не стал закрывать компанию – и все. Он не передал управление Лорелее, не искал способов поправить финансовое положение фирмы, вообще о ней не заговаривал – кроме одного случая, когда упомянул вскользь, что проводит в «Дамском изяществе» инвентаризацию.

Лорелея вздохнула и приложила руку к виску. Так и есть – началось. Головная боль являлась каждый день, как по часам. Стресс, постоянное напряжение…

Зачет Курт заговорил об инвентаризации? Закидывал наживку? Ожидал, что она спросит: «А что дальше? Ты выполнишь свое обещание? Отдашь фирму мне?»

Что ж, тогда он должен был разочароваться. Она не станет перед ним унижаться. Никогда ни о чем не попросит, никогда не напомнит ему о его обязательствах. Не даст ему насладиться своей слабостью. Господи, как же она ненавидит своего мужа!

– Мама! Эй, мам!

Лорелея выпрямилась и бросила взгляд вниз. Уильям улыбался и махал ей рукой.

– Да, милый, – откликнулась она, выдавив из себя улыбку. – Что скажешь?

– Можно мне сходить с Гельмутом и его мамой за мороженым?

– Das Eis, – подсказал Гельмут.

Дружба шла на пользу обоим мальчикам: Уильям учил своего приятеля говорить по-английски, а тот «отплачивал» ему уроками немецкого.

Лорелею это раздражало – как раздражало все, показывающее, что Уильям прижился в Вене и начинает считать этот город своим домом. Ее мальчик – не австриец, а англичанин. Не Вилли, как теперь начала называть его даже графиня, а Уильям. Не Курта – ее сын.

– Мам! Так можно?

– Можно, сынок, – вяло откликнулась Лорелея, переводя взгляд на Анну, мать Гельмута. Должно быть, эта женщина считает ее ужасной матерью.

– Мам, а ты с нами не пойдешь? Пойдем, мам!

Личико Уильяма светилось надеждой, но Лорелея покачала головой. Одна мысль о том, чтобы пройти два квартала бок о бок с любезной соседкой, беззаботно болтая и притворяясь, что у нее все в порядке, приводила ее в ужас.

– Милый, у меня что-то разболелась голова. Я лучше останусь дома.

– Очень уж жарко сегодня, – вежливо заметила Анна. – У себя в Англии вы, должно быть, не привыкли к такой жаре.

– А мама выросла в Австрии. Правда, мама? – тут же встрял Уильям.

Час от часу не легче, подумала Лорелея и предупредила вопрос соседки своим вопросом:

– Вы разрешите Гельмуту сегодня с нами поужинать?

Гельмут запрыгал от восторга.

– Конечно. – Его мать улыбнулась.

– Отлично. Пока, Гельмут, скоро увидимся. Соседка помахала рукой и, взяв малышей за руки, повела их прочь. Лорелея провожала сына глазами, пока он не скрылся из виду, затем обессиленно откинулась в кресло.

По правде сказать, ей хотелось бы пройтись за мороженым вместе с соседкой. Пожалуй, не отказалась бы она и подружиться с этой милой женщиной.

Уильям и Гельмут познакомились в первый же день по приезде, и Анна не жалела сил, чтобы маленький англичанин и его мать почувствовали себя в чужом месте, как дома.

Лорелея вздохнула.

Увы, она была с Анной не слишком приветлива, Вежлива – но не более того. «Спасибо, – отвечала она всякий раз, когда женщина приглашала ее на чашечку кофе, – но…»

Скоро Анна перестала ее приглашать. Сказала, что все понимает.

– У новобрачной в собственном доме дел немало, верно?

И улыбнулась лукавой, заговорщицкой улыбкой. Лорелея ответила тем же, невольно подумав, что скажет эта женщина, если узнает правду. Правду о том, что в особняке Рудольштадта «новобрачных» нет, что они с мужем ненавидят друг друга и соблюдают внешние приличия только ради ребенка. Что, в сущности, этот дом – ей вовсе не дом.

Курт злится. Она все глубже погружается в депрессию. Оба глубоко несчастны. Интересно, на что еще он надеялся, когда заключал с ней эту позорную сделку? На любовь? Нет. Любовь в условия договора не входила. На уважение? Об этом тоже речи не шло.

Лорелея догадывалась, чего он ждал. Что страсть, тлеющая между ними, возродится, бросит их в объятия друг к другу и сделает приемлемым безлюбовный брак. Однако она объявила, что не станет делить с ним постель, и, кажется, он с этим смирился.