Ради острых ощущений

Как и говорил Джерри, Микки был явно не в себе. Его не успокаивали ни голос, ни поглаживание – как только я приближался, он выбрасывал задние ноги или норовил укусить. Стараясь не подходить к нему сзади, хотя он и делал все, чтобы достать меня, я привел в порядок соломенную подстилку у дальней стены стойла, принес ему сена и воды, к которым он остался равнодушен, и поменял попону, поскольку старая промокла от пота и ночью он мог замерзнуть. Смена попоны отчасти напоминала скачки с препятствиями, но, отражая все его атаки вилами, я вышел из этого трудного испытания живым и невредимым.

Я позвал Джерри, и мы пошли за кормом. Касс сам выдавал корм отдельно для каждой лошади, в зависимости от ее рациона, и, вернувшись к стойлам, мы торжественно обменялись ведрами. Джерри счастливо ухмыльнулся. Это было так заразительно, что я ухмыльнулся в ответ.

Пища Микки тоже не интересовала: единственное, что он, видимо, съел бы, это кусочек-другой меня. Но этого он не получил. Я крепко привязал его на ночь и поспешно убрался из стойла, прихватив с собой Джеррины щетки. Хотелось надеяться, что к утру Микки поуспокоится.

Джерри вылизывал чуть ли не каждый волосок на шкуре вороной охотничьей лошади, немузыкально напевая себе под нос.

– Закончил? – спросил я.

– Я все правильно сделал? – заволновался Джерри. Я вошел в стойло и оглядел его работу.

– Лучше некуда, – честно признал я.

Джерри отлично чистил лошадей, так что на следующий день, к моей радости, Эдамс прошел мимо меня без замечаний. Он торопился на соревнования, к тому же, кажется, мне удалось убедить его в том, что я слишком жалкая тварь, чтобы меня стоило мучить.

Наутро Микки стало гораздо хуже. Когда Эдамс ушел, мы с Джерри заглянули в стойло. Несмотря на хомут, бедняге удалось сорвать одну из повязок, и нам была видна большая рана над связкой.

Микки злобно поглядывал кругом, уши его были прижаты, шея агрессивно вытянута вперед, все мышцы дрожали крупной дрожью. Не помню, чтобы мне приходилось видеть лошадь в таком состоянии, и я подумал, что он опасен.

– Он свихнулся, – прошептал пораженный ужасом Джерри.

– Бедняга…

– Ты не собираешься входить? Похоже, он и убить может.

– Сходи за Кассом, – сказал я. – Нет, я не собираюсь туда входить – по крайней мере, пока Касс не знает, как обстоит дело. Да и Хамбер тоже. Пойди и скажи Кассу, что Микки взбесился, это заставит его прийти и посмотреть на него.

Джерри умчался и вернулся вместе с Кассом, на лице которого, когда он приближался, было написано беспокойство пополам с презрением. При виде Микки верх взяло беспокойство, и он пошел за Хамбером, приказав Джерри ни в коем случае не открывать дверь.

Хамбер неторопливо пересек двор, сопровождаемый низкорослым Кассом. Он долго смотрел на Микки, потом перевел взгляд на Джерри, который снова начал трястись при мысли о том, что ему придется иметь дело с обезумевшей лошадью, и дальше – на меня, стоящего у двери в соседнее стойло.

– Это стойло лошади мистера Эдамса, – сказал он мне.

– Да, сэр, и сейчас ее нет – мистер Эдамс забрал ее, сэр.

Он оглядел с головы до ног сначала меня, потом Джерри и, наконец, произнес, обращаясь к Кассу:

– Роуку и Уэбберу лучше поменяться лошадьми. Конечно, одна размазня другой стоит, но Роук все же старше и сильнее.

К тому же, догадался я, у Джерри есть отец и мать, которые в случае чего поднимут шум, а у Роука в графе «ближайшие родственники» стоит единственное слово – «нет».

– Один я туда не войду, сэр, – сказал я. – Пусть Касс придерживает его вилами, пока я буду его чистить.

Да и тогда, подумал я, нам просто повезет, если он не лягнет никого из нас.

Касс тут же засуетился, что меня немало позабавило, и вызвался сходить еще за одним конюхом, если уж я боюсь входить к Микки один. Однако Хамбер продолжал мрачно смотреть на Микки, не обращая на нас ни малейшего внимания.

Наконец он повернулся ко мне и сказал:

– Возьми пустое ведро и подойди к конторе.

– Пустое ведро, сэр?

– Да, – раздраженно бросил он, – пустое ведро.

И, развернувшись, медленно похромал к длинному кирпичному строению. Я взял ведро и стал ждать Хамбера у входа в контору.

Он появился, держа в одной руке маленький аптекарский пузырек со стеклянной пробкой, а в другой – чайную ложку. Пузырек был на три четверти заполнен белым порошком. Жестом приказав мне подставить ведро, он насыпал в него пол-ложки порошка.

– Налей треть ведра воды, – распорядился он, – и поставь в кормушку Микки, только чтобы он его не перевернул. Он выпьет и успокоится.

Он унес склянку и ложку обратно в контору, а я взял со дна ведра хорошую щепоть порошка и высыпал его в тот кармашек моего потайного пояса, где уже лежал список хамберовских лошадей. Потом я лизнул пальцы – прилипшие к ним крупинки имели горьковатый вкус. Пузырек этот я уже видел в аптечке на стене ванной комнаты, наклейка на нем гласила «растворимый фенобарбитон», и единственное, что казалось странным, было количество, которое Хамбер держал под рукой.