Ради счастья. Повесть о Сергее Кирове

— С вашим предшественником мы не могли сговориться. Но с вами, уверен, будем работать хорошо. Вот вам моя рука, товарищ Мехоношин.

7

Сразу же после встречи с Мехоношиным Киров созвал заседание ревкома. Выяснилось, что положение с хлебом и продуктами в Астрахани угрожающее. Гарнизон не готов к обороне. Тут же решили послать делегацию в Самару за зерном. Наложить контрибуцию продуктами на рыбных и хлебных воротил. Конфисковать, вплоть до особого распоряжения, загородные дачи богачей и пароходы — организовать в них госпитали. Начать спешное формирование и обучение рабочих отрядов и воинских частей из выздоравливающих бойцов Одиннадцатой армии.

Ответственность за выполнение этих решений была персонально возложена на членов ревкома...

На другой день в городе было расклеено обращение ревкома «Ко всем рабочим и трудящимся Астраханского края».

Обращение призывало к сплоченности, к дружным усилиям по борьбе с тифом и голодом, к всемерной помощи армии в борьбе с врагами и заканчивалось следующими словами:

«Итак — дружно все за работу, к которой зовет ответственный момент, а все те, кто осмелится тормозить нашу общую деятельность, встретят самую беспощадную кару революционного закона.

Председатель Временного Военно-Революционного комитета С. Киров».

Глава двадцать третья

1

Лещинский начал поправляться. За ним с нежностью ухаживала сестра милосердия Лиля — молоденькая смуглолицая девушка из семьи известного адвоката, только окончившая гимназию.

Увлеченная романтикой революции, Лиля сама пошла в сестры милосердия. Когда начал свирепствовать тиф, ее послали в тифозное отделение.

К Лещинскому порой возвращалось сознание, он говорил с ней, рассказывал о Франции, о революции в Петрограде и о сражениях на Кавказе...

Но однажды Лиля пропала. Ее не было целую неделю. Появилась усталая, бледная.

Лещинскому разрешили ходить. Поддерживая его под руку, Лиля гуляла с ним по коридору и щебетала без умолку. И вдруг, когда в коридоре никого не было, заговорила по-французски:

— Оскар, я должна вам сообщить страшную тайну. Всю эту неделю, по рекомендации уважаемого врача, я была сиделкой у одного важного больного в особняке Розенблюма. Он англичанин, очевидно офицер, и здесь инкогнито. Я дежурила ночами, разговаривала с больным только по-французски. Когда сэр Вильям начал поправляться, к нему приходили какие-то господа и говорили по-английски, не стесняясь меня.

— Неужели готовят мятеж? — прервал ее Лещинский.

— Да, да, Оскар. Меня поразила жестокость этих людей. Сэр Вильям сказал, что всех большевиков надо истребить. Я решила предупредить...

Лещинский взял ее за руку:

— Присядем, Лиля, я устал.

Они присели на деревянный диванчик.

— Вы знаете, когда намечено выступление?

— Об этом точно не знаю. Я могу лишь догадываться... Вчера вечером один господин, прощаясь с сэром Вильямом, переспросил: «Значит, девятое?» Сэр Вильям сказал: «Да».

— Девятое, а сегодня уже седьмое марта. Спасибо, Лиля. Мы не дадим застать себя врасплох. Спасибо!

Вернувшись в палату, где лежали еще четверо больных, Лещинский лег на свою койку и стал думать. Столь важную тайну можно было доверить только самому верному человеку. Так как его ежедневно навещал кто-нибудь из экспедиции, он стал терпеливо ждать свидания, обдумывая, как лучше, надежнее известить друзей.

Найдя под подушкой бумагу с карандашом, он написал: «Девятого марта в городе вспыхнет мятеж. Штаб в особняке Розенблюма. Организаторы — англичане. Сэр Вильям. Примите меры. Сведения достоверные. Оскар».

Узенькую полоску бумаги тщательно свернул и спрятал...

Перед обедом неожиданно заглянул Атарбеков, выложил на тумбочку две баночки черной икры:

— Ешь, Оскар, поправляйся и угощай товарищей.

— Где взял такой деликатес?

— Реквизировали дачу у одного рыбопромышленника под госпиталь и обнаружили тайный склад.

— Спасибо! Полакомимся! — улыбнулся Лещинский и стал расспрашивать о событиях в стране и Астрахани, о друзьях.

Атарбеков торопился, рассказывал бегло. Когда стал прощаться, Лещинский незаметно вложил ему в руку записку...

Киров, Бутягин и Атарбеков внимательно рассматривали и изучали карандашные каракули.

— Больше он ничего не сказал? — спросил Киров.

— Нет. Он же в общей палате. Там нельзя было. Если б знал что-то еще — написал бы...

— Может, нагрянуть ночью в особняк Розенблюма и арестовать организаторов? — посоветовал Бутягин.

— А вдруг они перенесли штаб? Так можно спугнуть. Тогда отодвинут сроки и нападут неожиданно, Лучше нам подготовиться и встретить контрударом. Давайте вызовем Чугунова и пригласим Мехоношина.

— Без них нельзя! — согласился Бутягин. — Я сейчас созвонюсь, — и вышел из кабинета...

Скоро пришел Мехоношин, а за ним — рослый детина в длинной шинели, губвоенком Чугунов.

Киров, сообщив, что ревком располагает сведениями о готовящемся мятеже, назвал предполагаемый срок и просил Чугунова и Мехоношина высказать свои соображения и советы.

Чугунов, встав, долго кашлял в кулак, собираясь с мыслями. Он не мастак был говорить и, стараясь покороче изложить главное, часто сбивался.