Ради тебя одной

«Ну, началось, – теперь уже печально вздохнул отец. – Если пошли такие вопросы, значит, детство на излете».

– В нас с тобой многое чего можно найти, сынок. Но вовсе не обязательно выпускать это наружу. Просто надо уметь свой внутренний мир контролировать.

– В тебе тоже есть чудовища? – волнуясь, спросил Вадька.

– Тоже есть, – неохотно признал Глинский.

– А в дяде Кузьме?

– И в дяде Кузьме, – сухо подтвердил Николай Мефодьевич. Ему все более начинал не нравиться этот разговор.

– И ты их не боишься? – с надеждой спросил Вадька.

– Боюсь… – неожиданно для самого себя ответил отец.

Столь странную беседу прервал звонок сотового. Звонил отец Всеволод, настоятель Мерефы. И просил срочной аудиенции.

– Я в коттедже, – ответил Глинский. – Если нужно, мы сейчас же выезжаем к вам.

– Я уже около ворот, – ответил священник. Это очень удивило Глинского: отец Всеволод ни разу не приезжал к нему домой или на работу. Николай Мефодьевич отдал приказ охране пропустить его «уазик».

Отец Всеволод сидел за рулем сам. Приподняв полы рясы, он вылез из кабины и направился к двери. Глинский быстро пошел к лестнице, встретить уважаемого им гостя.

– Здравствуйте, Николай Мефодьевич! – поздоровался священник.

– Здравствуйте, – немного настороженно ответил Глинский. Что-то смущало его в этом ночном визите. Или не успел еще отойти от тревожащего разговора с Вадькой?

– А где сынок? – поинтересовался отец Всеволод.

– Наверху, в бассейне.

– Плавает? Это полезно, он недостаточно уделяет внимания телу.

– Нет. У него там мастерская маленькая. Пишет что-то. Хотите взглянуть? – внезапно спросил Николай Мефодьевич. Не вредно будет, если умный и деликатный священник поглядит на Вадькину живопись. Не к психотерапевту же обращаться! Причем вдвоем сразу.

– С удовольствием, – ответил тот. Настоятель очень любил маленького Глинского и был рад каждой возможности общения с ним.

Вадька тоже обрадовался, увидев отца Всеволода. Священник, уже проинформированный о сути проблемы, сразу перешел к делу.

– Это – бесы, – спокойно сказал он.

– Бесы… – сразу сник Вадька.

– Ну и чего ты нос повесил? – улыбнулся отец Всеволод. – Конечно, бесы. У них работа такая.

– Какая?

– Соблазнять людей, мешать им выполнять божьи замыслы. Опасаться их надо, конечно. А вот бояться – нет.

– Почему?

– Потому что каждый – хозяин своей судьбы. После бога, конечно. И бесы могут тебя попутать, только если ты сам им это разрешишь.

– Мне не надо было рисовать? – расстроился Вадька.

– Я так не говорил, – мягко поправил его священник. – Религия и мирские законы не должны запрещать свободу творчества. Главное, чтобы это творчество никому не пошло во вред. Ты ведь испугался чудища?

– Испугался, – честно признался Вадька.

– Значит, не надо показывать его тем, кого оно так же может напугать. Правильно?

– Не знаю, – задумался юный художник.

– Если никто не увидит и не испугается, вреда никакого не будет. А ты, нарисовав его, освободился от внутреннего страха. Невидимый враг – страшнее, понимаешь? Знаешь, как в таких случаях говорят специалисты? Ты визуализировал свою тревогу.

– Вы думаете, ребенку это понятно? – спросил Глинский.

– Не сомневаюсь, – неожиданно жестко ответил отец Всеволод. – Дети понимают гораздо больше, чем это кажется взрослым.

Глинский, похоже, готов был согласиться, потому что Вадька после такого психологического ликбеза заметно повеселел.

– А если мне опять станет страшно, его опять надо нарисовать? – спросил он.

– Только если захочется, – серьезно ответил священник. – Тут главное, что он теперь в твоей воле. Теперь ты можешь повернуть его к стене, а то даже закрасить или порвать. Не он контролирует ситуацию, а ты. Понимаешь, малыш?

– Понимаю. – Вадька собрал свои мелкие пожитки и оставил взрослых наедине. Ему пора было готовиться ко сну.

– Может, в каминную спустимся? – предложил радушный хозяин.

– Да лучше здесь, – ответил абсолютно равнодушный к мелким удобствам отец Всеволод. – Разговор у нас будет очень важный, хотя и очень недлинный.

– Что-то случилось? – забеспокоился Глинский.

– Я уезжаю в Москву. На новую должность.

– Когда?

– Сейчас. – Отец Всеволод взглянул на часы. – На беседу у нас с вами осталось четверть часа.

– Как же так? – огорчился Глинский. В принципе он знал о предстоящем отъезде, но ему очень не хотелось терять возможность общения – хоть и нечастого – с этим нетривиальным человеком.

– Примем как данность, – улыбнулся отец Всеволод. – И я не хотел бы сейчас говорить о себе.

– А о чем?

– О ком, – поправил его собеседник. – О вас, Николай Мефодьевич.

Сердце Глинского томительно и сладко заныло. Он знал, о чем пойдет речь. Боялся и ждал этого.

– Я предлагаю вам поставление в священный сан, – очень серьезно сказал гость, обычно не склонный к пафосу.

– Мне… – замялся Глинский. – Как же… Но вы же знаете! – вырвалось у него.