Ради тебя одной

– Будем жить, – как всегда философски, буркнул мой бывший шеф.

– А надо?

– А тебя будут спрашивать? – вопросом ответил он.

Потом они совещались в соседней комнате. Я слышал голос Глинского и шефа. Но особого желания узнать о своем будущем не испытывал.

– Мы едем в Мерефу, – наконец объявил Береславский.

По мне – все едино. Лишь бы не в пустую квартиру. И не в госпиталь, откуда одна дорога – в психушку.

Ноги мои не двигались, что, впрочем, меня почему-то не беспокоило. Странно, но мне было спокойно. Бездвижное тело обеспечивало подобие покоя душевного. И еще – я не убил мальчика.

Они снова зашли вдвоем, завернули меня в одеяло и, как сверток, вытащили на улицу. Там уже стоял огромный «Мерседес».

Мощная машина плыла по зимней дороге. Я то дремал, то безучастно смотрел в окно. Потом меня опять сморило.

Очнулся от колокольного звона, спокойного и светлого. В окне проплывали белые стены и башни.

– Что это? – вроде бы громко спросил я. Но услышал только рядом сидящий Ефим.

– Мерефа, – наклонившись к моему уху, ответил он.

И Глинский, примыкая к нашей беседе, повернулся ко мне с переднего сиденья.

– Поживете здесь недельку-другую, – дружелюбно сказала моя недавняя мишень.

– Зачем? – тихо спросил я.

Он ответил как Береславский – я вдруг понял, что они вообще здорово похожи.

– Когда нас рожают, нас не спрашивают, – сказал Глинский.

Будем считать – объяснил.

Колокола ударили в последний раз, и все вокруг замерло. Машина остановилась. В открывшуюся дверь хлынула струя свежего морозного воздуха.

– Приехали, – сказал Ефим.

А я, впервые после Алиного ухода, почувствовал радость. Оттого, что моя последняя операция не задалась. И может быть, оттого, что то ли колокола, то ли свежесть морозная вселили в мою душу нечто сильно напоминающее надежду.

Может, она действительно умирает последней?

Эпилог Полгода спустя. Урал

Покрытая свежей майской зеленью земля прогрелась и забыла минувшие холода. Белые храмы и стены снова сверкали на солнце, но уже не зимним, холодным, блеском, а с теплыми, мягкими оттенками. Желтым – от солнышка. И непонятным, но тоже приятным, ласковым – от зелени разнотравья, от радуги полевых и высаженных монахами цветов, от синего неба и темно-голубого озера.

Это – Мерефа. Хоть сто раз приезжай сюда, каждый приезд она будет другая. И каждый раз – лучше прежнего.

Из белой запыленной «Ауди» с московскими номерами вышли сразу пятеро: Береславский с женой (он еще с зимы обещал показать Наталье уральское чудо), двое парней в военной полевой форме – Вовчик с Велегуровым. И пацан, неловко тянущий левую ногу. Его большие глаза были еще более увеличены тяжелыми очками с толстыми, сложенными из двух стекол линзами. Федька, Алин брат.

Велегуров долго раздумывал, что делать с Федькой, к которому успел привязаться. И пришел к единственно правильному выводу. Он не должен сам воспитывать парнишку. Видно, бог не простил солдата. Древний царь Мидас превращал в золото все, до чего дотрагивался. А снайпер Сергей Велегуров приносит смерть всем, кого любит.

Поэтому ему никто не нужен.

На Федьку он переписал квартиру и все свое необширное имущество, включая новенькую «десятку», приобретенную на остаток средств, полученных от не к ночи будь упомянутого Щелчкова. Если с Велегуровым что-нибудь случится, а при его профессии такое исключать нельзя, Алин брат не останется совсем неприкаянным. Завещание заверено и хранится у нотариуса.

Сначала Велегуров почти согласился с предложением Береславского. Тот хотел забрать мальчика к себе. У него уже была приемная девочка, а где одна – там и второй, объяснил ему чадолюбивый шеф. Наталья, его жена, не возражала: она тоже почувствовала вкус полноценной семейной жизни и всерьез подумывала о том, чтобы бросить работу, благо денег в семье хватало.

Потом – передумал. Он вспомнил неделю, проведенную в Мерефе, и мальчишек, носившихся по монастырю. Шеф – хороший мужик, но Велегурову почему-то показалось, что болезненному и мечтательному Федьке в Мерефе будет лучше, чем в шебутной семейке Береславского.

За воротами гостей встречал отец Антоний. Широкая борода и черная одежда неузнаваемо изменили облик Глинского. На фоне старинных башен он казался пришедшим из Средних веков. Картинку, правда, смазывал сотовый телефон последней модели, утопавший в его огромной руке.

– С благополучным прибытием! – приветствовал новый настоятель Мерефы приехавших.

– Здравствуйте, Николай Мефодьевич! – первым ответил Береславский, еще не переваривший такое перевоплощение Глинского. Остальные, получив благословение, приложились, как положено, к руке священника.

Глинский был рад возможности показать воскресшую Мерефу и минут сорок водил их по территории. Уже поднялись из руин странноприимные палаты и братский корпус. В последнем в сталинские времена были камеры смертников. Теперь жили представители сильно расширившейся братии.