Поскольку, как было сказано выше, образ грифона был довольно широко распространен в различных культурах Евразии, далеко не во всех случаях мы можем определенно сказать, откуда именно он пришел на Русь — в результате контактов с ираноязычными кочевниками, благодаря византийскому или западнославянскому влиянию. Однако образ грифона на вершине мирового древа имеет гораздо менее широкое распространение и в силу этого представляет для нас больший интерес. Так, в Греции известно изображение двух грифонов у священного дерева на вазе коринфского стиля VII в. до н. э. (Канторович А. Р. Истоки и вариации образов грифона и грифоноподобных существ в раннескифском зверином стиле VII–VI вв. до н. э. // Археологический альманах, 2010, № 21, c. 200–201), в ахеменидском искусстве Ирана грифоны сидят с поднятыми лапами у куста хаомы, причем вверху реет крылатый диск Ахурамазды (Пугаченкова Г. А. Грифон в античном и средневековом искусстве Средней Азии // СА, 1959, № 2, c. 72), однако во всех этих случаях грифоны сидят у дерева, а не на его вершине. Для западнославянской языческой традиции он зафиксирован как переданной Турием мекленбургской генеалогической легендой, так и гербом города Голенова. Один из наиболее ранних примеров подобной композиции в Восточной Европе мы видим в скифской традиции. В ней мы имеем целый ряд наверший, увенчанных головой или целой фигуркой грифона (рис. 49–51). Хоть изображение дерева впервые встречается нам лишь на грушевидном навершии из Толстой Могилы, датируемой первой половиной IV в. до н. э., однако и самые первые известные на сегодняшний день скифские навершия с грифонами из Келермесского кургана конца VII до н. э. символизировали собой, судя по всему, именно образ грифона на дереве. Дело в том, что скифские навершия увенчивали собой ритуальные столбы, а последние, по мнению известного исследователя мифологии этого народа Д. С. Раевского, являлись материальным воплощением мирового дерева, обозначающего собой центр мироздания, или же четырех деревьев, соотнесенных со сторонами света. Хотя сам образ грифона скифами был заимствован извне, однако использование его в качестве навершия было несвойственно как греческой культуре той эпохи, так и культурам Ирана, Закавкавказья и Малой Азии (Канторович А. Р. Истоки и вариации образов грифона и грифоноподобных существ в раннескифском зверином стиле VII–VI вв. до н. э. // Археологический альманах, 2010, № 21, c. 201–202). Очевидно, в этом случае имело применение заимствованного извне образа грифона к собственно скифским мифологическим представлениям. Специально исследовавший вопрос происхождения образа грифона в раннескифском искусстве А. Р. Канторович отмечает: «В частности, в отношении протом орлиноголового грифона на ритуальных бронзовых навершиях (в данном случае под термин «протома» подразумевается изображение головы и шеи, переходящей в переднюю часть туловища — бубенец навершия) можно говорить о наличии определенных элементов скифской стилистики…» (там же, c. 201). Еще более определенно по этому поводу говорит Н. И. Погребова: «Навершия в скифских погребениях, наряду с конским уздечным набором, относятся к наиболее не-греческой части погребального инвентаря, связанной с негреческим погребальным ритуалом» (Погребова Н. И. Грифон в искусстве Северного Причерноморья в эпоху архаики // Краткие сообщения Института истории материальной культуры, вып. 22, 1948, с. 65).
Рис. 49.
Скифское грушевидное навершие с головой грифона из Келермесского кургана, конец VII в. до н. э. // Канторович А. Р. Истоки и вариации образов грифона и грифоноподобных существ в раннескифском зверином стиле VII–VI вв. до н. э. // Археологический альманах, 2010, № 21Рис. 50.
Скифское навершие с грифоном на грушевидном дереве из кургана Толстая Могила, 1-я пол. IV в. до н. э. // Мозолевский Б. Н. Курган Толстая Могила близ г. Орджоникидзе на Украине // СА, 1972, № 3Рис. 51.
Скифское навершие с грифоном из Александропольского кургана, 1-я пол. III в. до н. э. // Переводчикова Е. В. Типология и эволюция скифских наверший // СА, 1980, № 2