Радигост и Сварог. Славянские боги

По целому ряду черт, заимствованных из скифо-сарматского мира, образ грифона сближается с западнославянским богом Радигостом. Во-первых, эта связь грифона с верховной властью, восходящая, если верить Николаю Марешалку Турию, к самому началу династии ободритских князей. Во-вторых, как грифон, так и Радигост связаны с золотом. Выше уже приводилось свидетельство средневековых писателей о том, что идол этого западнославянского бога был сделан из золота. С другой стороны, уже Эсхил помещает грифонов у «золотоносного потока Плутона». Римский писатель I в. до н. э. Помпоний Мела особо отмечал любовь к золоту у этих мифических животных: «Там ближайшие к Рифейским горам местности — а ведь (эти горы) тянутся и сюда — в такой степени непроходимы из-за постоянно падающих снегов, что попавшие сюда ничего перед собой не видят. Затем следует область хотя и с плодородной почвой, но необитаемая, потому что грифы, эти свирепые и упрямые дикие животные, очень любят золото, доставаемое из глубины земли, и очень усердно его охраняют; они враждебно относятся к тем, кто (до него) дотронется» (Древняя Русь в свете зарубежных источников. Хрестоматия, т. 1, М., 2009, с. 230). Грифон был также изображен на монетах Пантикапея — древнегреческой колонии в Северном Причерноморье. По мнению В. М. Брабича, это символизирующее собой солнечный свет животное играло, с одной стороны, охранительную роль на монетах этого города, а с другой — было непосредственно связано с торговлей, поскольку на золотых монетах Пантикапея грифон изображался с хлебным колосом, а на медных — вместе с осетром (Брабич В. М. Об охранительном назначении грифонов на монетах Пантикапея IV в. до н. э. // Краткие сообщения Института археологии, 1959, вып. 9, с. 92). Если это так, то грифоны были связаны не просто с золотом, но и с торговлей, богом-покровителем которой и являлся Радигост. В-третьих, налицо связь обоих и со стихией огня. Поскольку заменивший вепря на гербе мекленбургских герцогов бык соотносился с водой и низом, то из этого следует, что герб этой западнославянской династии моделировал устройство мира по вертикали. Как следует из описания Турия, грифон располагался на верху мачты или, что является, безусловно, более древним вариантом, на верху мирового древа на гербе города Голенова и в этом качестве противопоставлялся низу, который символизировал собой бык. Кроме того, оба этих животных образовывали еще одну пару оппозиций в виде огня и воды.

Весьма интересно отметить, что аналогичное вертикальное членение мира с использованием весьма похожих символов мы видим и в Новгороде. Выше уже упоминались гусли из этого города XII в. (см. рис. 5). На них мы видим изображения трех животных: льва, птицы и дракона. Если принять во внимание то, что дракон даже еще в большей степени, нежели вепрь или бык, символизировал собой низ и водную стихию, а грифон был образован из объединения образов орла и льва, мы имеем здесь достаточно близкую аналогию гербу мекленбургских герцогов. Связь обоих изображений будет еще более закономерной, если учесть связь гуслей с языческим культом, а мекленбургского герба с культом Радигоста. Однако отечественное искусство хорошо знало и образ самого грифона, который был достаточно широко распространен в средневековой Руси. В нашей стране грифон, с одной стороны, был связан с новой религией, чем объясняется его присутствие в церковном искусстве, как, например, его изображение на вратах Суздальского собора (рис. 46). С другой стороны, грифоны «являются существами, неразрывно связанными с идеями сильной княжеской власти» (Вагнер Г. К. Грифон во владимиро-суздальской фасадной архитектуре // СА, 1962, № 3, с. 84, 88). Конкретизируя последнее утверждение, Г. К. Вагнер приводит тому многочисленные примеры: «Однако несомненно, что изображения грифонов особенно тесно связаны с княжеской средой. На одном из грифонов турьего рога из Чернигова имеется знак, являющийся, возможно, княжеской тамгой. В росписях Киево-Софийского собора грифоны помещены на лестничных фресках и, следовательно, адресованы непосредственно княжеской среде. В середине XII в. то же самое наблюдалось в древнем Галиче, где грифоновые циклы (на керамических плитках) развертывались в интерьерах княжеского дворца или княжеского храма Спаса. Адорирующие грифоны на шлеме князя Ярослава Всеволодовича, помимо того, что они имели апотропеическое значение, служили символом власти или знатности происхождения, как это было на коронах сасанидских царей, на шлеме Александра Македонского и т. д. Такое же значение изображения грифонов имели на великокняжеских одеждах (Владимир, Старая Рязань)» (там же, с. 87). При этом, как отмечает этот же исследователь, некоторые грифоны Дмитриевского собора по своему внешнему виду близки к галичским и чешским произведениям (там же, с. 90). Последнее наблюдение говорит о том, что иконография этого мифического существа складывалась на Руси не только под византийским или болгарским влиянием, но также и при участии западнославянского влияния.