Радио безумных ананасов

Мы со Славкой устроились, молча отметив про себя присутствие еще одного пассажира. Вернее пассажирки. Что-то в душе мешало с ней поздороваться. Она сама повернула голову, очень мило улыбнулась и сказала:

– Привет, ребята!.. Не узнали?

Кого мы могли узнать в этой супермодельной внешности блондинке лет тридцати пяти. С эдакой, будто прямо из салона красоты, стрижкой, которая, как я потом случайно узнал, называется боб?!

– Здрасьте! – пропели мы с другом и стали хлопать глазами.

– Вы у меня уже не раз мороженое покупали, – сказала супермодель и убийственно подмигнула. – Меня Аллой зовут.

– Очень приятно, – хором прошептали мы с другом.

Все стало понятно! Вот кому с Аришей подфартило по-настоящему! Вот у кого с самого детства была самая нормальная мечта! Все сошлось: и супермодель, и киоск «Мороженое» на прицепе! То была преобразившаяся продавщица Алла… Алла, которую мы помнили как очень милую, но трагически некрасивую продавщицу с большим носом-картошкой, рыхлой, в рытвинах кожей и с родимым пятном в полщеки. Вот кто получил лучшую долю за эскимо на палочке или за маленький чупа-чупс!

Дядя Аббас тем временем грузно устроился за рулем, завел мотор, но тронулся не сразу, а – поделился с нами еще одной историей из «Тысячи и одной ночи».

– Можете теперь сами догадаться, золотые мои ребята, что сказка про волшебную лампу Аладдина – не совсем даже сказка. Сказкой ее сделали люди специально, чтобы все хорошо и прекрасно кончалось. А в жизни случалось так, что Аладдин, несомненно, стал султаном, но очень редкие султаны живут долго и счастливо. Султана Аладдина отравил из-за лампы назначенный им визирь, а визиря тотчас удушил сам джинн. А почему? А потому что сам Аладдин дал такое повеление джинну, чтобы тот покарал того плохого человека-жулика, который украдет лампу, а вовсе не попросит ее вежливо попользоваться день-другой. Вот так и случилось, а затем и дворец весь сгорел, потому что, пока джинн душил визиря, тот пребывал в смертельных судорогах и, махая руками, опрокинул лампу. Но не ту, в которой джинн живет, а ту самую, в которую масло наливают для прекрасного освещения. А дворец-то себе Аладдин заказал отдельный и новый, за стенами города. Сгорел дворец, лампа расплавилась, джинн куда-то делся, а люди через сто лет придумали красивую сказку, потому что все перестали верить, что волшебные дела когда-то могли происходить вот так замечательно просто. Такая история, ребята. С лампами надо обращаться с правильным разумом.

И дядя Аббас тронул с места. И добавил еще одну историю – кстати, коротко и для полезного устрашения:

– А вот и Али-Баба в сказке про Сорок разбойников благополучно добыл их сокровища, но только в действительности все было на другом самом деле. Пещера с богатством открывалась голосом, помните сказку? «Сезам, откройся!» Да вот только чтобы выйти из нее, а не войти, нужно было сказать наоборот: «Откройся, Сезам!» Такого Али-Баба в действительности вовсе не знал. Испугался, принялся совсем паниковать. Закончим коротко, без лишних мучений, хотя разбойники вернулись нескоро. А когда случилось такое нескоро, они нашли в пещере косточки недогадливого мальчугана. А сказку придумал последний разбойник, который на старости лет стал выдавать себя за того Али-Бабу. Надо было ему как-то оправдать наличие в руках большого богатства так, чтобы люди не считали его грабителем. Но это, как говорят, отдельная история… Так. Вот куда мы приехали!

Мы со Славкой сидели шарахнутые пыльным мешком по голове и, во-первых, не обратили внимания на то, что едем мы вовсе не в Загривки, а во-вторых, как-то очень вяло удивились тому, что следующей остановкой стал небольшой паркинг у горбольницы, а потом еще «замечательно немного», выражаясь языком дяди Аббаса, удивились его объяснению:

– Мы забираем твою прекрасную одноименную сестру, Искандер. Я уже обо всем договорился, и ты можешь ни о чем не беспокоиться. Она уже почти здорова, и вовсе не нужно ей больше в больнице предаваться скучанию. Она и так вовсе не скучает.

Мы сидели тихо-тихо. Слышно было только, как Ариша посасывает чупа-чупс. А в окна машины было видно, как из ворот горбольницы выехала машина «скорой помощи» и пристроилась за нами, следом за прицепом с киоском «Мороженое».

– Искандер, выйди и проведай на одну или пять секундочек сестру, – обратился ко мне дядя Аббас, не поворачивая головы. – Проведай, как она там себя чувствует, не предается ли боязни. Я за нее беспокоюсь. Скажи ей, что мы домой едем… И давай поторапливайся! У нас мало-мало времени.

Последние две фразы дядя Аббас проговорил очень жестким и низким тоном, от которого холодело в животе. Уже один раз такой тон мы слышали.

Я вылез из машины, обошел «скорую». Водитель «скорой» – не врач, а обычный шофер в синей униформе, мужчина предпенсионного возраста – стоял, держа за ручку приоткрытую дверцу салона. Вид у него был такой зомбированный-презомбированный!