Это что ж за эстет у нас такие произведения почитывает?
Коля отложил в сторону книжку с высокоинтеллектуальным названием «Снайперский забой» и стал ждать появления остальных участников собрания.
Признаться честно, собраний Коля не любил. Причем не любил еще с тех времен, когда работал преподавателем в университете: мероприятия подобного рода в деканате носили характер кровавого воскресенья, несмотря на то, что проходили по средам. Когда все собирались, декан, Иван Сергеевич Баранов, в прошлом командир танкового полка, закрывал окна и двери, садился за массивный стол и, не стесняясь в выражениях, начинал глумиться над преподавательским составом. Строевых занятий, правда, не устраивал, однако и этих бесед было достаточно, чтобы люди приступали к своим профессиональным обязанностям, пребывая в состоянии, приближенному к обморочному.
— Кто пускает таких остолопов в учебный процесс? — регулярно возмущалась на перекурах Капитолина Макаровна Царева, женщина, отдавшая университету лучшие годы своей жизни.
— Черт его знает, — неизменно отвечал Коля, хотя, помимо черта, знали абсолютно все, что попавшего под сокращение танкиста пустил в учебный процесс ректор института, являвшийся его двоюродным братом.
Второй вид собраний, также не нравившихся Николаю носил менее агрессивный, но более массовый характер. Это были научные конференции, которые длились часами, на них выступали по большей части какие-то старые маразматики, несли черт знает что, им аплодировали, потом выходили новые ораторы, благодарили старых и продолжали бредить, тихо мурлыча всякие слова себе под нос, от чего страшно хотелось спать. Галиматья, одетая во фрак науки, как в свое время метко выразился Павел Крусанов. На одной из таких конференций, посвященной предвыборной программе первого российского президента «Голосуй, а то проиграешь», продолжавшейся четыре с половиной часа, Коля так занемог от духоты и мутоты речей выступавших, что не только заснул, но и захрапел, чем вызвал гнев Баранова, выразившийся в грубых оскорблениях и лишении премиальных…
… C еще большим содроганием вспоминались собрания в российской милиции, куда Коля переметнулся после бесперспективного преподавательства, наивно преследуя цель финансовой наживы.
Собрания там именовались то совещаниями, то подведениями итогов.
Итоги подводились раз в три месяца. Председательствовал на них начальник районного управления — Виктор Алексеевич Бирюков, мужчина подтянутый, холеный и внешне спокойный. Спокойствие зачастую и наводило на подчиненных дикий ужас.
Как-то ранним летним утром он нагрянул в дежурную часть. Обычно он заглядывал туда в 7.30, просматривал материалы, давал ценные указания и поднимался к себе в кабинет. Естественно, к указанному выше времени, работники «дежурки» все приводили в порядок, выключали телевизор, надевали кителя и психологически готовились к докладу.
Однако в этот раз Бирюков заявился в 5 утра и застал тянувших службу врасплох. Кто-то играл в карты, кто-то трепался по телефону, а особо наглый сержант Пупков вызывающе обнимался с какой-то размалеванной малолеткой.
— Здравствуйте, товарищи, — мягко молвил Виктор Алексеевич в результате чего, товарищи успели только разинуть рты, а растерявшийся Пупков промямлил что-то невразумительное и, потупив взор, почему-то вышел в открытое окно.
Начальник вообще никогда ни на кого не кричал. Достаточно было одного взгляда или едкого замечания, чтобы человек всерьез задумался о целесообразности своего пребывания в органах внутренних дел. Поэтому сотрудники, имевшие какие-то проколы в работе, шли на подведение итогов как на эшафот. Поднявшись на трибуну, сбивчиво, чуть ли не плача, они пытались объяснить причины чудовищных недоработок и обещали, что в следующем квартале обязательно исправятся. Бирюков в свою очередь намекал, что их потуги всегда будут находиться под его пристальным контролем, от чего выступавшим хотелось откровенно провалиться сквозь землю.