Радиомозг

Через черный ход Tax вышел из больничного здания, наискось пересек двор и распахнул дверь анатомички. Кислый покойницкий воздух не произвел на Таха никакого впечатления. В прозекторской передней комнате стоял прозектор, доктор Борис Глебыч, в теплом френче, воздев руки кверху. Служитель Федор надевал на Бориса Глебыча анатомический желтый кожаный фартук и завязывал тесемочки на его шее и пояснице.

– Здравствуйте, Борис Глебыч… Не начинали?

– Никак нет, коллега Tax… Здравствуйте… Со спецодеждой вот возимся… – Борис Глебыч покрутил головой. – Федор!.. Ты мне бантиком завяжи… Не затягивай… А то, знаете, он мне раз мертвой петлей спьяну затянул, снять было невозможно. Трагедия… Хоть домой в этом наряде поезжай.

Усатый Федор отступил на шаг и осмотрел Бориса Глебыча.

– Не извольте беспокоиться… Все в порядке… Бантиком.

Борис Глебыч опустил руки.

– То-то… Открывай дверь.

– Пожалуйте-с…

Федор открыл дверь, ведущую в комнату, где производились вскрытия. Трупы лежали на высоких столах и были закрыты старыми цинковыми ящиками.

– Ну, где же ваш вчерашний старичок? – спросил Федора Борис Глебыч и взглянул в окно. – Из милиции должен человечек подойти. Следует протокольчик вскрытия нацарапать, так как доставлен был старичок в больницу в мертвом виде. Можно на смертоубийство нарваться.

Федор подошел к крайнему столу и взялся за цинковый гвоздик.

– Тут… Аккуратный старичок… Жилистый.

Tax достал из портсигара тоненькую папироску и предложил Борису Глебычу. Федор гремел ящиком. Борис Глебыч зажег спичку и протянул ее Таху закуривать.

– Что это такое у вас с рентгеном? Говорят, будто чудеса в решете? А?

Tax затянулся.

– Сказать вам откровенно…

Но не докончил фразы. Его перебил испуганный крик Федора:

– Убег… Убег…

Tax обернулся. Федор держал тяжелый ящик и недоумевающе хлопал глазами. Борис Глебыч сморщил нос и обратился к Федору:

– Какая это тебя муха укусила, братец? Кто убег?

Федор только кивнул головой на стол.

На столе трупа не было.

VI. ЗА РУБЕЖОМ

В штамповальном отделении французской фабрики консервных жестянок «Поль Шарпи и Кє» ровно в пять часов вечера резко просвистел сигнальный свисток. Рабочие выключили моторы у двадцати четырех давильных станков. Шум и стук в отделении сменился говором мужских голосов. Семьдесят два человека, спеша и толкаясь, как школьники после уроков, двинулись в раздевальню. Там надевали пиджаки и кепки, которые в отделение брать строжайше запрещалось администрацией.

– Идем, Мишель.

Черноволосый курчавый рабочий обернулся на зов, запутался ногами в обрезках блестящей жести и выругался.

– А, Франсуа? Черт знает… Тут ноги переломаешь.

Коротенький крупноносый француз оскалил желтые зубы.

– Ругаться будешь после. А пока надо спешить. Раз ты проиграл мне стаканчик водки, то я имею намерение поскорее перелить ее в мой желудок. Не так ли, дружище?

Мишель тряхнул черными волосами, словно смахнул с них фабричную жестяную пыль.

– Можешь не беспокоиться, мальчик. Проигранную порцию считай собственностью твоей утробы. Что твое, так то твое…

Перед выходом они повесили на черную доску свои контрольные номерки и встали в черед на обыск.

Администрация следила за тем, чтобы с фабрики не уносились составы для пайки, составлявшей гордость производства. Живая вереница рабочих продвигалась к выходу № 9. Здесь Мишель поднял руки вверх. Улыбающийся гасконец быстро обшарил тело Мишеля на груди, боках и животе, крикнул:

– Хорошо.

Грузный привратник нажал рукоятку, – выходная калитка образовала широкую щель. Мишель выскользнул на улицу. Через несколько мгновений калитка опять приоткрылась, и Франсуа очутился рядом с Мишелем.

Сутулый рабочий стоял на краю тротуара, набивал табаком черную крючковатую трубку и смотрел на калитку.

Франсуа прищелкнул языком и крикнул сутулому рабочему:

– Тра-ля-ля… Ты сегодня ошибаешься, Пьер… Если хочешь подкараулить свою Мари, то иди к калитке № 2, а здесь только мужской выход.

Пьер спрятал порт-табак в карман рваных штанов и передвинул трубку в левый угол рта.

– Парижане – болтливый народ, – сказал Пьер. – И ты, Франсуа, не представляешь исключения из этого общего правила…

Франсуа не остался в долгу.

– А бретонцы жуют вечную жвачку и думают, что это – философия. Рассматривание заводской калитки № 9 в то время, когда надо идти к тетушке Генриетте насыщаться, я считаю идиотизмом… Не так ли, старина? Идем, а то нам останутся одни объедки.

Пьер шагал рядом с Мишелем и бросал угрюмые слова, которые вырывались из угла его рта вместе с клубами табачного дыма.