Гейт вышел из заброшенного квартала и пошел к дому. Спускающиеся сумерки укрывали его от любопытных прохожих. Лишь иногда на пути встречались военные, которые мимолетно касались пальцами кепи, приветствуя его, и спешили дальше. Гейт не торопился. Казалось, в его сознании дал знать о себе огромный шрам, который не беспокоил его многие годы, а теперь вновь стал кровоточить.
Мог ли он помочь этой женщине и ее ребенку?
Будут ли они, выбравшись из города, жить лучшей жизнью на свободе, чем все остальные, подчиняющиеся строгим законам Конфедерации?
Хочет ли он встретиться с общиной и ее руководителем?
Может быть, ему стоит арестовать их?
Ему наверняка дадут премию за поимку предателей и предотвращение бунта. Вместе с Лали он сможет съездить куда-нибудь в отпуск.
А сможет ли?
Смогут ли они когда-нибудь выбраться из этого города и жить спокойной размеренной жизнью?
Будет ли она любить его, если он выдаст эту общину правительству?
Конечно, нет!
Сможет ли она доверять ему после этого, жить с ним рядом, смотреть ему в глаза?
Выдать их – стало равнозначным потерять навсегда жену, единственного человека, которого он любил.
А чего он сам хочет, кроме любви Лали?
Хочет ли он расстрелять всех этих людей в общине, сколько бы их ни было?
Сможет ли он убить этого младенца и его мать?
Он уже знал ответ на этот вопрос. Он никогда не смог бы пойти на это.
Лали услышала стук дверного замка и выбежала в коридор. Она бросилась к нему навстречу, жадно хватая его коротко остриженную голову руками:
– Я думала, что больше никогда не увижу тебя, понимаешь, – никогда!
Гейт обнял жену и вдохнул теплый аромат ее шеи.
Он молча прошел в комнату, закрыл все окна, задернул шторы и сел в дальний угол, не смежный стенами с соседями, чтобы никто не смог его услышать.
– Там была женщина с младенцем. Она просит помощи, – тихо сказал он.
– Я думала, это будет мужчина, голос был мужской.
– Я тоже так думал. Говорит, их целая община. Сегодня пришла только она.
– Как ее зовут?
– Миа. Она хочет, чтобы я помог им выбраться из города.
Лали села на пол рядом с мужем и вопросительно посмотрела на него.
– Они хотят, чтобы я удалил из плеча чип, и только после этого они смогут отвести меня в свою общину и рассказать все подробнее.
– Я не пущу тебя одного. Я пойду с тобой. Я хочу увидеть этих людей.
По металлическим ноткам в голосе Лали Гейт понял, что никакие его возражения не будут приняты.
– Хорошо, – выдохнул он, – только нужно удалить чипы.
Лали достала свою дорожную аптечку.
– Надо же, курсы военных санитаров все-таки пригодились.
Нежно поцеловав Гейта в плечо, она резким движением сделала небольшой надрез скальпелем на его левой лопатке. Мужчина от неожиданности охнул.
– Могла бы предупредить, – съязвил он.
– Было бы больнее, обезболивающего все равно нет. – Тонким пинцетом девушка подцепила небольшую зеленую пластинку и вынула ее из-под кожи. – Главное не повредить чип. Нам нужно будет вшить его в твой китель, чтобы ты мог ходить на работу, и никто не заметил на радарах твое исчезновение.
Лали прижала кусок марли к порезу, стараясь остановить кровь. Она обработала рану спиртом и заклеила плотным пластырем.
– Теперь твоя очередь, – окровавленной рукой Лали протянула мужу скальпель и сняла рубашку.
Также быстро, не раздумывая, Гейт сделал надрез, аккуратно вынул из-под кожи жены чип и положил его на другую сторону стола, чтобы не перепутать. Несколько минут супруги молча смотрели на крошечные зеленые пластинки.
– Ты же понимаешь, что это значит?
– Да, теперь мы – преступники.
38.64.325
В Департаменте визит Гейта в заброшенный сектор прошел незамеченным, никто не задавал неудобных вопросов. Командор Хэнк, как всегда, приветливо поздоровался в ответ, а в конце рабочего дня бросил на стол Гейту толстую папку под названием «Дело Сверчка».
– Завтра до обеда нужно покончить с этим. В три часа дня на площади исполнение.
– Поймали, наконец, – вздохнул Гейт.
– Да, вчера днем заварушка была: ходил в центре города, разбрасывал листовки. Совсем обнаглел. Раньше хоть на столбы клеил, – засмеялся Хэнк и вышел из кабинета.