Радиус взрыва неизвестен

Он почему-то тоже смутился, как будто заглянул в чужое окно. Конечно же, она хотела сказать, что то сражение с болезнью, в котором ей пришлось принять какое-то участие, толкнуло ее на это трудное дело. Ему захотелось попросить ее поехать с ним в экспедицию, но он тут же подумал: «А что скажет Галя?» — и торопливо попрощался, побоявшись даже сказать о новом назначении. Он был уверен, что Лиза обязательно спросит: «А как же Галина Сергеевна?» — и в этом вопросе будет звучать уверенность, что Галина Сергеевна не поедет.

Проходя мимо лаборатории к зданию больницы, он взглянул в открытое окно. Лиза сидела, положив руки на стол, и глядела неподвижными глазами в стену с пустыми стеллажами.

Ермакова в больнице не было. Староверов даже обрадовался этому. Показалось, что проще позвонить ему по телефону. Ермаков спросил, когда уходит самолет, и пообещал приехать на аэродром. Он уже знал о назначении Староверова и даже пошутил: «Только больше не болейте!..»

— У меня теперь иммунитет! — весело ответил Староверов, но тут же подумал, что иммунитет может избавить от болезни, а вот от сердечной боли иммунитета нет. И вдруг почувствовал, как сжалось его сердце.

Это была еще не боль, а предчувствие боли. Он поспешно вышел из больницы и направился к гостинице, все ускоряя шаг.

Надо было немедленно сказать Гале, что жизнь состоит не только из удовольствий, но и из обязанностей. Что когда люди живут вдвоем, они всегда чем-то жертвуют друг для друга. Тут лишь нужно определить, чье дело в данный миг важнее. Следовало осторожно, медленно, но упорно отучать ее от этого эгоистического взгляда на мир, который она вдруг обнаружила при первом же испытании.

Ключ торчал в двери. Он распахнул дверь и остановился на пороге. Одного чемодана не было.

На столе лежала записка. Он не хотел читать ее. Он все стоял на пороге, глядя на разрушенный мир своей мечты.

Можно было догнать Галю. Она, наверно, стоит сейчас на причале или на палубе маленького пароходика, который он только что видел, и смотрит, смотрит на город, ожидая, когда Староверов сбежит к ней по каменным ступеням портовой лестницы. Она, наверно, тотчас же вернется в опустевший номер, очень может быть, что завтра она полетит с ним в Москву, потом в Индию или в Китай, куда позовут его дела. Но Староверову не хотелось делать ни одного движения.

Он медленно опустился в кресло, стоявшее у самой двери, и замер, глядя на белый в ночных сумерках квадратик записки, лежавшей на столе.

Остались только воспоминания, но они лишь ослабляли волю.

И отказаться от них он не мог…

Хозяин Красных Гор

1

Филипп Иляшев, хозяин Красных Гор, пришел к секретарю райкома товарищу Саламатову. За плечами у него был тяжелый пестерь — плетенный из бересты мешок овальной формы, в котором охотники носят свои припасы. Поверх ватной тужурки накинут лузан — кожаная безрукавка, напоминающая своим видом панцирь. Нож свисал до колена, позванивая цепочкой и амулетами, прикованными к ножнам. Иляшев снял пестерь с плеч, поставил его в угол, прислонил к стенке двуствольное ружье, медленно подошел к столу и протянул секретарю негнущуюся, словно каменную, ладонь. Секретарь молча кивнул на стул и достал коробку папирос, которую держал для особо важных гостей.

Хозяин Красных Гор бережно подержал коробочку на ладони, отложил ее и вынул берестяную тавлинку. Насыпав в ямку у большого пальца понюшку табаку, он протянул тавлинку секретарю. Секретарь молча и так же серьезно взял табак. Оба взглянули в глаза друг другу, как бы мысленно желая здоровья, понюхали. Секретарь побагровел и зачихал. Иляшев только пошевелил ноздрями, втягивая зелье поглубже.

Окончив церемониал, секретарь задал ему первый вопрос о здоровье семьи. Хотя Саламатов и знал, что остяк Иляшев давно живет один, но без этого вопроса нельзя переходить к делам. Хозяин Красных Гор ответил, что надеется увидеть семью в здоровье и довольстве, и задал такой же вопрос Саламатову, хотя и Иляшев знал, что секретарь живет по-холостому. Но ему нравилось, что секретарь уважает обычаи его народа, и он продолжал этот приятный, церемонный разговор. Между тем секретарша Саламатова, ругаясь что есть мочи, бегала из столовой в райком и обратно, торопя заведующего с приготовлением чая. На этот счет Саламатов отдал строжайшее приказание: если столовая закрыта, несите свой самовар в райком, но чтобы к приходу Иляшева и его родичей чай был. И действительно, не успел еще Иляшев закончить полагающихся по обычаю вопросов, как девушка из столовой принесла чайник и две кружки, вазочку с сахаром, дневную порцию хлеба.

Окончив чаепитие, Иляшев достал из-за пазухи свернутую газету, осторожно разгладил ее заскорузлыми руками, положил перед секретарем, ткнул пальцем в «окно» над текстом и спросил:

— Ты писал?