Радиус взрыва неизвестен

— Вот именно! — резко ответил Бой-Ударов. — И не делайте такого страдальческого лица. Вас не в ссылку отправляют, а поручают важное редакционное дело. И тут уж нужно было особое ваше везение, чтобы редакционное это задание совпало с желанием товарища Коночкина наказать вас. Но вы-то обязаны думать не о своей личности, а о редакционном задании, которое надо выполнить, и как можно лучше! Вспомните-ка фронтовых журналистов, которые уходили на задания с винтовкой в руках, не зная, вернутся ли они вообще… Вот у кого вы обязаны учиться!

— Но я же сделал все, что вы поручили мне, и даже больше! Поехал в Институт рыбной промышленности, в порт…

— Ну и что же? Каждый журналист должен запасаться материалом для будущих статей где только возможно. Очень может быть, что вам еще придется писать об этом институте. Но уж, пожалуйста, без излишнего сарказма и поближе к реальной действительности. А действительность опять-таки требует простоты и ясности в изложении…

Чащин ушел от Бой-Ударова огорченный. Откуда ему было знать, что сам Бой-Ударов был огорчен свалившимися на молодого журналиста неприятностями еще больше!

А Бой-Ударов, проводив Чащина соболезнующим взглядом, тут же позвонил Запорожцеву.

— Ну, на нашего юного Макара начали падать первые шишки! — без предисловия объявил он.

Запорожцев не без усмешки вспомнил пламенно-рыжего юношу, которого не так давно направил в редакцию, и спросил:

— А толк-то из него будет?

— С самим Коночкиным поссорился, а сдаваться не желает. Боюсь, что Коночкин попытается согнуть его в дугу, а парень твердый. Как бы не сломался.

— К делу-то его хоть приставили?

— Коночкин почему-то отправил его в Камыш-Бурун. А перед этим уже записал один выговорок.

— Ну, Коночкина и остановить можно. Да и Голубцов мне звонил: «Соскучился, — говорит, — без работы». Скоро возвращается. Если понадобится, так мы уж как-нибудь защитим паренька до приезда редактора. А съездить в глубинку молодому журналисту не мешает. Чем он проштрафился перед Коночкиным?

— Если исходить из фактов, то перепутал два учреждения. А если рассматривать события диалектически, то, кажется, напугал Коночкина чрезмерной резкостью своих суждений.

— Тем более надо оберегать паренька. Но костыли под здоровые руки совать не следует. Пусть учится работать.

…Увы, этот разговор происходил в отсутствие Чащина. Наш герой в эту минуту стоял над чемоданом и раздумывал о будущем. Оно не сулило ему больших радостей.

Вот и фразы будущей статьи о Научно-исследовательском институте получались чересчур язвительными. А ведь Бой-Ударов предупреждал, что язвительность не главное достоинство журналиста.

Директора института профессора Золотницкого Чащин не застал. Тот был в отпуске. Знакомство же с другими работниками и лабораториями не доставило ему удовольствия. Большинство диссертаций, которые он просмотрел, были посвящены побочным темам и рассчитаны на то, чтобы работать над ними по возможности без отрыва от берега. Были тут шедевры мысли вроде таких: «Соль как фактор сохранения и консервации рыбы», «Сроки хранения различных рыб в условиях пониженной температуры», «Развитие мальков ценных рыб в условиях закрытого бассейна», но все дело было в том, что бассейном назывался маленький прудок во дворе института, пониженную температуру изучали в холодильнике «Саратов», а недосоленная рыба воняла на весь двор, и даже кошки не желали ее есть.

Только несколько человек из всего состава института ушли в море с рыбаками, остальные предпочитали гулять по городским бульварам, а с рыбой знакомились по тем образцам, что их супруги покупали на базаре.

Мысленно молодой журналист задавал вопросы профессору Золотницкому. Как получилось, что этот крупный ученый упустил из виду руководство институтом? Профессор, которого Чащин в глаза не видел, отвечал, что занят большим трудом, что он устал, что в институте остался его заместитель, а Чащин подбрасывал ему вопрос за вопросом, пока не спохватился, что опять отмечает одну теневую сторону явления.

Тут он выругался, прервал свои упражнения в диалогах и окончательно загрустил. Досадно было, что он так мало пробыл оседлым человеком, полотенце которого висит на определенном гвозде, зубная щетка стоит в стакане, а в тумбочке лежит неприкосновенный запас продуктов в виде плитки шоколада и коробки консервов, на случай, если не придется вовремя поужинать.

Как всякому разъезжему человеку, ему вдруг до тоски захотелось остаться в этом номере, полежать на продавленной койке, почитать хорошую книгу, вечером встретить знакомую девушку — такой почему-то сразу представилась Виола, — одним словом, почувствовать себя горожанином, своим среди тысяч других. Кто много ездит, тот знает эту тоску по домашнему обеду и уюту.