Радогощь (СИ)

Каким-то чудом я нахожу тот самый шатер. Я днем то ничего не могу найти, а тут в темноте и нашла. Он стоит отстраненно от других, всё также окруженный плетеным забором с насаженными на прутья звериными черепами, которые тускло поблескивают в неровном лунном свете. В шатре горит дергающийся слабый отсвет, как от свечей. Судя по колышущимся теням там есть кто-то живой.

Обходим забор по периметру, но нигде нет проема, словно он единый. Я не помню с какой стороны мы тогда входили и была ли калитка, а сейчас она может быть закрыта и в темноте не различима. В отчаянье хватаюсь за прутья и присматриваюсь – смогу ли перебраться через него?

– Полезешь туда? – шепотом спрашивает меня Лера.

– Угу, – сглатываю я.

Дергаю за прутья, проверяю выдержит ли мою тяжесть легковесное ограждение, как бы мне не рухнуть вместе с ним на землю. От сотрясения гулко стукаются друг об друга звериные черепа.

– Осторожнее, – вдруг раздается позади нас хриплый голос. – Не разбейте черепушки.

От неожиданности подскакиваю на месте и резко оборачиваюсь. Передо мной стоит Аверьян Егорыч, почти скрытый в темноте. Как он так неслышно подкрался?

– Нельзя туда заходить, – говорит он. – Не зря же шатер огорожен.

– Я хочу увидеть Олесю, – тихо произношу я.

– Сказано – нельзя, значит нельзя, – строго говорит он. – Не время ещё. Позже увидитесь. Не мешай ей делать переход.

– Какой переход? – с трудом произношу я.

– Как какой, – кряхтит он, – тот самый.

– Она умерла. Вы убили её, отрезали ей голову, а потом сожгли, – выпаливаю я со злости.

– Ты хочешь, чтобы её голова вернулась на место? – вдруг спрашивает он.

– Конечно! – не думая, выкрикиваю я.

– Это от тебя зависит, – говорит он.

– В смысле?

Я непонимающе на него смотрю. Что за чушь он несет?

– Окропишь её мертвой водой – и её части тела срастутся воедино, – поясняет он.

– Как просто от воды они срастутся?

– Это не просто вода, эта мертвая вода. Она соединяет вместе. А окропишь живой – Олеся откроет глаза.

– Оживет? – не верю я.

– Оживет-оживет, – улыбается он. – Пусть будет по-твоему, если тебе так проще понять.

– И где я возьму мертвую воду? – спрашиваю его.

Не то, чтобы я поверила в эту воду, но мне так хотелось видеть Олесю живой и невредимой, что я была готова на всё что угодно, на любой абсурд, лишь бы вернуть её.

– Идем, я покажу.

Поворачиваюсь к Лере, чтобы спросить её, пойдет ли она со мной, но её и след простыл, как сквозь землю провалилась. Когда она успела смотаться? Как увидела, наверное, этого старика, так и смылась, не предупредив меня.

– Хорошо, – киваю я.

Глава 5. Страж родников

Он ведет меня в сторону леса. Шатры всё дальше, деревья всё ближе. Высокие, густые, мощные: ели с длинными опущенными «лапами» и сосны не отстают от них – толстоствольные, нижние ветви тянутся во все стороны, как скрюченные пальцы. Жутко.

В лесу тихо, слышен каждый шорох, каждая упавшая шишка. Тонкие молодые сосенки трещат, раскачиваясь на ветру; старые же чинно стоят, не шелохнутся. Еще мне кажется, что кто-то следит за нами. Кто-то огромный крадется вслед, скрываясь под покровом ночи, втаптывает большими ступнями дерн, обжигая наши спины своим горячим дыханием. Одна бы я ни за что бы не осмелилась сюда прийти.

Взбираемся на кручу. Хорошо, что луна всё-таки пробивается сквозь тучи и делится своим светом, а то так можно было бы и сорваться: запнуться за торчащий корень или соскользнуть с гладкого камня. Дорога наверх идет неровная, приходится выбирать куда лучше ступить. Я с трудом поспеваю за стариком, часто останавливаюсь, чтобы отдышаться.

Наконец мы забираемся на самый верх. Я обхватываю ствол корявой сосны, согнутой от ветра причудливым образом, и гляжу вниз – страшно, высоко мы залезли. Отсюда шатровый городок виден словно на ладони, белеют в ночи светлые треугольники, горят огни. Нахожу шатер, где лежит Олеся, он подсвечен изнутри и мигают тени, до меня доносится печальное песнопение, будто бы все грустят о её безвременной кончине.

Осматриваюсь. Я стою словно на ободке каменной чаши, наполненной темной водой, дальше можно увидеть ещё одну примерно такую же. На выступах оставлены глиняные черепушки.

– Это мертвая вода, – говорит Аверьян Егорыч, – обольешь ею свою подругу и её голова тотчас прирастет на место.

Судорожно сглатываю. Как-то боязно, какой-то неосознанный страх мурашками пробегает по моей спине. Осторожно заглядываю в каменную чашу – темная вода густая, плотная, словно и не вода вовсе, а жидкая ртуть. Лунный свет попадает внутрь чаши, но не подсвечивает воду, а пропадает в ней, будто в «черной дыре». С поверхности поднимается едва заметный сизый пар и веет холодом. Ежусь. Делаю шаг назад, возле воды мшистые камни влажные, как бы не поскользнуться.

– Просто зачерпни, сколько получится, – добавляет он.

– Почему я?

– Ну она же твоя подруга, ты же хочешь, чтобы она вернулась, – усмехается старик. – Если не хочешь, то пошли обратно, пусть всё остается как есть.

Он поворачивается, намереваясь начать спуск.

– Нет, я возьму воду, – отвечаю ему.