Радогощь (СИ)

Он помогает мне встать на ноги, осматриваюсь. Солнце уже поднимается, подсвечивая розовым облака, с вершины виден огненно-красный краешек над лесом. Шатровый городок спит, он ещё в тени, кое-где догорают костры, огня уже не видно, но легких дымок стелится по земле и всё вокруг покрыто пеплом.

– Хорошо.

Когал отходит от меня, берет глиняный кувшин и зачерпывает воду из первого родника, подает мне.

– Осторожно, держи, это мертвая вода, не вздумай пить или пролить, – серьезным тоном произносит он.

Беру из его рук кувшин и заглядываю в него. Вода всё такая же темная, непрозрачная, кажется, что тягучая. Когал зачерпывает воду из второго родника.

– А эта живая, – говорит он, – идем.

Спускаемся осторожно по тропинке. Я держу двумя руками кувшин, а когальский парень придерживает меня за локоть. Иногда кроссовки скользят на гладких камнях, я боюсь полететь кубарем со скалы, но он твердо держит меня, не дает упасть. Оказавшись внизу, на твердой ровной земле, я с облегчением перевожу дух. Руки уже устали держать тяжелый кувшин с водой, дрожат, но я молчу, не жалуюсь. Когал вон вовсе изранен, потерял много крови, а не только несет кувшин, а ещё и меня страховал весь спуск.

Идем по шатровому городку, тут темно, как оказались словно в другом мире. Там, на вершине, было солнце, а тут до сих пор ночь, хотя уже светлое небо.

Когал ведет меня к дальнему одинокому шатру, туда, где лежит мертвая Олеся. Вспоминаю всё, что произошло накануне и на душе становится тоскливо, по щекам начинают течь слезы, не могу их остановить. Спокойно проходим через изгородь – проем снова открыт, и заходим внутрь шатра.

На полу лежит Олесино тело, накрытое льняным покрывалом, вокруг сидят женщины в черных одеяниях и в платках, хором тянут тоскливую мелодию, похожую на общий стон. Глаза закрыты, головы опущены, они неспешно качаются из стороны в сторону, словно находятся в медитативном трансе. Услышав нас, женщины друг за другом распахивают глаза и отодвигаются, давая нам пройти.

Мой спаситель, скорее всего Олесин жених, первый подходит к мертвому телу и медленно стягивает покрывало, открывая её до пояса. Тело и платье не повреждено огнем, словно пламя не обожгло её. Руки сложены на груди. Отрезанная голова лежит рядом с шеей, если бы не рванная красная полоса с сгустками крови, то можно было бы подумать, что она не отделена от всего тела. Кожа уже стала немного синеватой, особенно на веках, реснички словно склеены между собой. Даже не трогая её чувствуешь какой от неё идет холод, неестественный, другой… мертвый.

– Полей ей на шею, по всему разрезу, только аккуратно, всё не выливай, – тихонько говорит мне он.

И какого интересно ему видеть свою невесту мертвой? Подхожу к Олесе ближе, тонкой струей обливаю шею по месту разреза, стараюсь попасть на обе её половинки. В это время мне так горько смотреть на умершую подругу, слезы выкатываются из глаз, затмевая всё вокруг, поэтому я не сразу замечаю, что кожа с обеих сторон уже потянулась друг к другу, коснулась кромками и стала срастаться. Кровавые сгустки словно всосались внутрь и вскоре на месте разреза белела лишь едва различимая полоса – голова вновь приросла к телу.

Не верю своим глазам, всхлипываю, судорожно проглатывая слезы. Олесин жених осторожно берет из моих рук кувшин с мертвой водой и отдает женщинам.

– Всё в порядке, – говорит он и поливает теперь уже живой водой голову Олеси.

Смотрю на неё и вдруг у Олеси распахиваются глаза, она глядит то на меня, то на своего жениха и её губы растягиваются в улыбке.

Вздрагиваю, делаю шаг назад. Не верю в то, что вижу. И вдруг меня резко обливают в лицо мертвой водой из моего же глиняного кувшина, у меня перехватывает дыхание и мне на голову в тот же миг накидывают черный платок. А дальше темнота…

Глава 6. Сон или явь?

Прихожу в себя как будто от толчка, словно одеяло подпрыгнуло подо мной. Даже слышу под землей гул, прокатывающийся и расходящийся всё дальше и дальше. Соскакиваю, держась рукой за шею и грудь, мне кажется, что мои легкие наполнены водой, я откашливаюсь, но вода не выходит. Я не могу дышать, задыхаюсь в сухом кашле. Мне кажется, что я всё ещё в том роднике, иду ко дну, что я утонула.

– Дарина! Дарина, что с тобой? – Кто-то трясет меня за плечо. С трудом фокусирую взгляд и вижу Леру и наш шатер. – Плохой сон?

– Нет, не сон, – я мотаю головой.

Захлебываясь слезами, я рассказываю ей всё: и про то, как убили Олесю; и как меня столкнули в родник; и про мертвую Аню; и про подводного монстра; и про Олесиного жениха, который тоже спрыгнул туда, чтобы вытащить меня.

– Ты бросила меня, – выпаливаю я ей, отталкивая её, – ты свалила, как только увидела этого старика, приближающегося к нам. И даже меня не предупредила.

– Это всё сон, – говорит мне Лера, хватая меня за руки, – не было ничего такого. Никуда мы не ходили, и ты нигде не тонула, мы спали тут, в шатре. Тебе должно быть приснился кошмар, успокойся, выпей воды.