Радой

"Плохо, — подумал я, — если к идолу храма ходят с заднего крыльца!"

— Что за люди? — спросил напитай Алеко, увидя нескольких человек верховых в мантах подле бокового подъезда. — Пандуры![16] — отвечали они гордо. — От вайводы Тодора Владимиреско, с капитаном Фармаки.

То были передовые начальника, или, лучше сказать, атамана пандуров Малой Валахии, который, пользуясь возникшими после смерти валашского господаря Каражди смятениями, по случаю этерии, или греческого восстания, собрал пандуров, сербских гайдуков, валашских талгарей и все, что было дружно с темной ночью да с острым ножом, объявил себя воеводой и защитником отчизны от ига греческих господарей, назначаемых Портою, проник с шайкою своей в Букарест, овладел Диваном, заставил воротиться Каллимахи, назначенного в господари Валахии, казнил бояр, привел всех в ужас и заставил разбежаться на все четыре стороны.

Ипсиланти думал в нем найти поборника и встретил противника, который, однако ж, решился приехать к добровольному архистратигу[17] Греции.

Взойдя по крыльцу профанов,[18] я ожидал, что меня введут в Периррантириа и окропят водою, как вступающего в храм громовержца Зевса, но очутился в передней, где было несколько, вероятно, значительных лиц штаба этерии. Пока доложили обо мне Ипсиланти, я присел подле какого-то чиновника в казакине. Посмотрев на меня, он как будто отгадал, что я русский, и обратился ко мне с вопросом, не служить ли я приехал к Ипсиланти. Разговорившись с ним, я желал знать, что за особа в больших шитых эполетах, спасенных, вероятно, от выжиги и прицепленных к мундиру не мундиру, а к чему-то вроде кацавейки.

— Это Орфано, фичеру ди кына;[19] он был в Одессе служитором у купца Бокара, а здесь инарал. А вот другой — это Лассапи; был фактор в Песте, а здесь комендант Терговишта. Драку шти![20] Чорт знает, зачем я приехал сюда! Тут все начальники. Правду говорит греческая пословица: "Где соберутся три грека, там всегда четыре начальника: их трое да чорт четвертый". Вот князь Георгий лихой, а это… хм!

Собеседник мой не успел еще сказать мне имен и происхождения всех стратигов, эфоров, капитанов, тут бывших, как меня позвали к Ипсиланти.

Пройдя одну комнату, передо мной отворили двери кабинета; я вошел. В широких креслах подле стола сидел смуглый, худощавый генерал; на плеча его накинута была греческая пурпуровая мантия, с длинными до полу рукавами.

— Какую повость привезли вы нам? — сказал он, обращаясь ко мне, и, не дожидаясь ответа, приказал выйти сидевшему подле стола писцу, которому, как казалось, что-то диктовал.

— Вы откуда? — спросил он торопливо по выходе писца.

— Я русский и ездил за границу на воды, — отвечал я и рассказал все приключения свои со времени вступления на берега Валахии.

Казалось, что Ипсиланти надеялся видеть во мне какого-нибудь тайного к нему посла. Глаза его горели ожиданием приятной новости, но, выслушав меня, он принял пасмурный вид и хотел что-то спросить еще, как вдруг вошел кто-то вроде адъютанта и доложил о приезде Тодора Владимиреско.

— Пусть войдет, — сказал Ипсиланти важно. — Извините, — продолжал он, — мне нужно переговорить; войдите в эту комнату на время.

И он показал на двери. Я вошел; это была спальня. Справа между печкой и стеной был широкий, крытый густым пунцовым трином диван, заменявший ложе; на свернутом в головах шелковом матраце лежал ночной колпак; влево от двери другой диван; напротив — стенные шкапы и посредине образная.

От нечего делать я развернул лежавшую на столике книгу, переплетенную в бархат. То был "Триодион, повелением и иждивением Всесветлейшей Княгини Елены, Божиею милостию начальницы и владычицы земли Влашкою, супружницы Пресветлого господара Иона Матфия Бесарабы, в Господарской их типографии, яже в Столечном граде Терговишти. В лето бытия мира 7157".

Едва я успел прочесть это, как раздался громкий голос:

— Мы фоарте букур, кы вы вдэ сенатов, prince![21] — Это обыкновенное молдавское приветствие: "Очень рад, что вас вижу в добром здоровьи".

Любопытство заставило меня сесть на диване подле самой двери, так что весь разговор Ипсиланти с Тодором был мне слышен.

— Садитесь, господин Владимиреско, — сказал Ипсиланти по-французски. — Нам давно пора переговорить с вами лично.

— Готов слушать, — отвечал Тодор.

— Вы знаете уже ту великую цель, для которой я сюда прибыл?

— Как видно из ваших собственных прокламаций, вы приняли на себя труд освободить Грецию от ига турецкого.

— Так точно. Приняв на себя начальство над этерией, я воззвал к народам, угнетенным игом варваров, и на первом шагу встречаю противоречие — в ком же? В тех, которые должны были торопиться под знамена свободы!

— Диван княжества желал знать: кто возложил на вас великое дело освобождения Греции и кто уполномочил вас к воззванию на общее восстание против турков? Диван послал к вам депутата Павла Македонского…