Радость и страх

- Ну хорошо, не сердись, очень спать хочется.

И эта сцена повторяется из вечера в вечер. Никогда еще Табита не ложилась так поздно, не уставала до такой степени и, однако же, не знала такого душевного довольства. Она черпает отдохновение в безмятежном покое Нэнси и, лежа без сна, думает: "Как удачно, что Паркин оказался таким хозяйственным, это его единственное достоинство, но для Нэнси неоценимое, сама-то она такая безголовая, такая неряха".

129

Ложится она поздно, а вставать нужно рано. Ведь на ней лежит почетная обязанность - магазины, а это значит, что выходить нужно до того, как они откроются. Она выстаивает длиннющие очереди, так что отекают ноги и начинается сердцебиение. Но думать об этих сигналах опасности некогда, есть проблемы более насущные. Остаться ли в этой очереди и купить что-нибудь мясное на ужин Паркину, рискуя упустить в другом магазине чулки, позарез нужные Нэнси, или же сразу бежать на угол, там, говорят, на детей дают апельсины. Какая перспектива страшнее - увидеть лицо Нэнси, когда Паркин, глянув на ее толстые икры, будет брюзжать: "Опять чулок поехал, Нэнси, ну и распустеха!", или Джеки и Сьюзен с рахитичными ножками?

Очередь колышется, шаркают ноги, и ее мучительные колебания выливаются в горестный возглас: - Ох уж эти очереди!

- Правда что ох, - сердито отзывается молодая женщина, стоящая рядом. У меня вон дети оставлены одни, заперла в комнате. Правительству-то на это начхать.

Со всех сторон звучат раздраженные голоса, подстрекаемые той же тревогой и нетерпением:

"Они-то, поди, в очередях не стоят".

"Им женщин не жалко, они мужчины".

"А уж если которая женщина в правительстве - эти всего хуже".

Смирный старичок в золотых очках возражает виноватым тоном, что правительству не под силу справиться с нехваткой товаров, но сердитый голос обрывает его: - Слышали, будет заливать-то.

И эта фраза, в которой столько озлобления и горечи, находит мгновенный отклик. Несколько женщин подхватывают: "Знаем, вы бы чего новенького рассказали".

Старичок струсил и нервно сморкается. Но он уже вызвал к себе недоверие, ненависть. Какая-то молодая женщина выкрикнула: - Небось сам в правительстве служит!

- Ага, легавый. Правительство их нарочно в очереди подсылает.

Старичок неуверенно улыбается, потом вперяет умоляющий взгляд в небо. И не зря, ибо ему грозит опасность. Очередь пытается его вытеснить.

"Убить их мало".

"Шпик проклятый".

К счастью, очередь вдруг продвинулась, и, воспользовавшись этим, другая женщина, старая, обтерханная, в мужской шапке, проворно втиснулась не на свое место. Несколько человек возроптало, а она, выставив вперед острый подбородок, уже возмущается: - Разбойники, вот они кто.

Но она тоже успела нажить врагов, и теперь они вступаются за правительство. Слышен пронзительный голос: - А Чемберлен лучше, что ли, был, который нам эту чертову войну навязал?

- А тот, до него, который безработицу устроил?

С мыслью, что все правительства одинаково плохи, очередь на время умолкает. Но напряжение не разрядилось, и, когда после новой подвижки той же самой женщине удается опередить еще двоих, вновь раздаются протесты: Вот, видали? Только что стояла за мной.

- Так всегда бывает, когда за очередью не следят. Почему никто не следит за очередью?

- А ты спроси правительство.

И сразу несколько голосов подхватывают: - Да уж, придумали бы что-нибудь с этими очередями. За что им деньги платят? Сидят там в потолок плюют.

Это лейтмотив накопившегося у них раздражения и горечи, требование новых, лучших порядков, самое древнее и упорное требование всего человечества; веками с ним обращались к солнцу и луне, к магам и духам, к богам и монархам, а теперь, когда функции всех этих могущественных сил взяло на себя правительство, - только к правительству, на нем одном сосредоточив и отчаяние и гнев.

Женщина в мужской шапке выходит из магазина с покупкой, и все провожают ее глазами. "Не иначе как последнюю печенку забрала". А она отвечает взглядом, в котором ясно написано: "А идите вы все к чертям. Я своего мужика мясом обеспечила, да еще сберегла десять минут на покупках". И в этом взгляде торжество тоже смешано с отчаянием.

А Табита, выстояв почки и две пары чулок, тут же забывает и усталость, и свой гнев на очереди. Ум ее заполняют куда более важные вещи. Не забыла ли Нэнси заказать еще хлеба? Неужели Джеки опять удрал на улицу? В каком-то настроении вернется с работы Паркин? Может, опять поссорился с начальством?

Своих новых начальников Паркин клянет почти так же беспощадно, как правительство, как все правительства одно за другим. И Нэнси, и Табита живут в постоянном страхе, что его уволят.

- Как подумаю, прямо поджилки трясутся, - говорит Нэнси. - Не выносит он этих генералов, потому, наверно, что сам не дослужился. Сегодня он им заявил, что ему нужна прибавка к жалованью и новая машина.

И Табита после этого не может уснуть, все думает: "Этим и кончится, он потеряет место, и что тогда? Что станется со всеми нами?"