Радость. Как наполнить тело энергией, а жизнь счастьем

В такой атмосфере Марта ушла в себя и замкнулась. Она рассказывала, что привыкла играть в полном одиночестве, спрятавшись под обеденным столом, где была надежно укрыта от посторонних взглядов низко свисавшей с него скатертью. Это укромное местечко она считала своим домиком. Но оно не было ни храмом, ни крепостью. Марта никогда не чувствовала себя целиком свободной от страха. «Я жила в состоянии постоянного беспокойства по поводу того, что может произойти, – вспоминала она в беседе со мной. – В нашем доме не бывало радости или света. Настроение всегда было тягостным, словно при исполнении трудной и нудной повинности. Преобладала всеобщая тяжкая печаль».

В своем неизменном состоянии дискомфорта и даже дистресса Марта не получала ни от одного из родителей ни понимания, ни симпатии, ни поддержки. Когда в шестилетнем возрасте ей пришлось отправиться в школу, это было для нее нечто ужасающее. И что же? Мать привела девочку к школьному зданию и сразу повернулась уходить, а когда Марта стала плакать и упрашивать ее остаться, та проигнорировала ее мольбы и все равно покинула дочку. Марта припоминает, что она провела весь тот первый учебный день стоя где-то в уголке и не переставая плакать.

Меня поразило детство Марты, проведенное ею словно под сенью темной, угрожающей тучи. Стремление к выживанию диктовало ей, что нужно взять себя в кулак и поскорее отправляться в мир, поскольку нельзя ведь провести всю жизнь сидя под столом. Едва успев окончить среднюю школу, она, что называется, выскочила замуж за человека, которого нисколько не любила. Марта выучилась тому, как совладать с жизнью: если делать то, что от тебя ожидают окружающие, то тебя не будут больно задевать. С раннего детства она привыкла быть хорошей маленькой девочкой. Оказалось, что муж был во многом очень похож на ее отца – такой же злой, грубый и бесчувственный человек. Но она знала, что сумеет выжить.

Обращение к психотерапевту означало, что Марта хочет получить от своей жизни больше, чем простого выживания. «Получить больше» означало, что она должна самым радикальным образом изменить свое отношение к жизни, а это потребует от нее гораздо большего, нежели одной только решимости. Если прежнее отношение давало ей возможность выжить, то отказ от него означал, что выживание оказывается под вопросом. Хотя текущая ситуация Марты была такова, что реальная угроза выживанию отсутствовала, отказ от оборонительной позиции и открытие себя жизни порождало те самые чувства ранимости и опасности, которые были ей хорошо знакомы в детстве. Невзирая на свои довольно немалые годы и неординарность натуры, под всей благопристойной и даже благополучной внешней оболочкой моя пациентка продолжала оставаться напуганной маленькой девчушкой. Она по-прежнему страдала от беспокойства, испытывала ощущение дискомфорта и не чувствовала себя в безопасности.

Если дорога к радости проходит через необходимость капитулировать перед своим естеством – иначе говоря, перед своими чувствами, – то первый шаг в терапевтическом процессе заключается в том, чтобы ощутить и выразить свою печаль. Когда человек потратил пятьдесят один год только на то, чтобы выжить, то его история довольно печальна. Чтобы выразить подобную вселенскую печаль, человеку нужно плакать и плакать; но хотя у Марты на лице можно было прочесть печаль, заплакать ей оказалось очень трудно. Лежа в запрокинутой позе на биоэнергетическом табурете, Марта ощущала в своем теле дискомфорт. Когда я стал призывать ее воспользоваться голосом и издать какой-нибудь устойчивый звук, то результатом стал непродолжительный плач, сопровождаемый словами «о Боже, о Боже».

При всей своей краткости слова «о Боже» – это самое глубокое и самое неподдельное воззвание человека о помощи. Все мы время от времени произносим эти слова, если доходим до такой точки, где давление или боль начинают казаться чрезмерными. Это не плач человека, который стремится выжить и считает, что ни при каких обстоятельствах не должен сломаться. Мы исторгаем из себя эти слова, когда чувствуем, что больше не в состоянии вынести все «это», когда чувствуем, что «это» уже слишком. Поразительно в них то, что если произнести их хоть с каким-нибудь чувством, то они легко могут переродиться в плач. Само слово «Боже» с двумя его согласными – «б» и «ж» – и краткими гласными звуками после них в чем-то напоминает рыдание. Когда люди начинают горько плакать – иными словами, рыдать, – то они часто будут совершенно спонтанно бормотать «о Боже, о Боже!».

Когда Марта произнесла эти слова, я предложил ей рассказать Богу все то, что она чувствует. Ведь как бы человек ни думал о Боге – то ли как о религиозной святыне, то ли как о сверхъестественной силе, – он может излить перед ним свое сердце без опасения, что будет унижен или отвергнут. Гораздо легче сказать «я страдаю» Богу, нежели доверить эту печальную истину другому человеку, по поводу которого вовсе нет уверенности, что он на самом деле хочет ее услышать. Реакция Марты на мое предложение раскрыться перед Богом была такова: