«Радость моего общества»

Я вытирался у окна, когда Элизабет, Королева Недвижимости, притормозила у "Венца Розы". Несколько минут она оставалась в машине и разговаривала сама с собой. Я понял, что она говорит в гарнитуру своего машинного телефона, — по крайней мере, понадеялся, что это так. Потому что одного сумасшедшего в семье вполне достаточно. Я накинул на себя кое-какую одежду, сбежал по ступенькам и перескочил через улицу по выездным дорожкам. Меня одолело впечатление, что я — английский школьник. С таким же успехом я мог быть одет в короткие штанишки и круглую шапочку. Как только Элизабет вышла из машины, я приветствовал ее сзади:

— Здрасьте вам. Меня звать Дэниэл Кембридж.

Я не нарочно подпустил в свою речь легкую деревенскую гнусавинку. И даже не знаю, почему, воспринимая себя английским школьником, я поздоровался, как обозная стряпуха. Полагаю, просто запутался, кто же я в данный момент. Впав в говорок, я теперь стремился как можно скорее из него выпасть. Поэтому в поисках собственного голоса на протяжении следующих фраз я прошел через ирландский диалект, высокий назальный английский акцент и бронксский выговор. Свой голос я обрел, но не раньше, чем Элизабет спросила меня:

— А вы откуда родом?

В ответ я выкрутился:

— О, я сын полка.

Следом за Элизабет я поднялся на один лестничный пролет. Она залезла в сумочку и вытащила оттуда устрашающих размеров связку квартирных ключей, которые гремели тамбурином. Возникла заминка — Элизабет перебирала ключи один за другим, и дверь ей удалось открыть только с шестой попытки. Внутри было три запаха. Первый — запах плесени, второй — запах мандаринов, оба исходили из вазы с гниющими фруктами, стоявшей в центре кухонного стола. Третьим был аромат Элизабет, знакомый запах сирени, который в четырех стенах закупоренной квартиры сделался весьма заметным. Амбре густело и усиливалось, как будто его нагнетал компрессор.

Элизабет смахнула испорченные фрукты в бумажный пакет и сунула его в  мусорное ведро под мойкой, не переставая расписывать достоинства номера двести четырнадцать. Она была одета в узкую льняную юбку, которая заканчивалась где-то в трех дюймах от колена, соответствующий жакет и кремовую шелковую блузку с кремовым шелковым шарфом. Элизабет врубила кондиционер на полную, отчего застойный запах усилился, и мы оба принялись чихать. Она включила встроенный кухонный телевизор, чтобы оживить интерьер, и распахнула холодильник, чтобы продемонстрировать его внушительную внутреннюю кубатуру. Цена, сказала она, тысяча семьсот в месяц — окончательная — плюс залоговый депозит.

— Это прекрасный дом, — сказала она. — Обычно они просят рекомендации, но ради вас я могу это обойти.

— Не беспокойтесь, у меня есть рекомендации, — сказал я и задумался: что я имел в виду?

Для меня то был первый случай по-настоящему повидаться с Элизабет. До этого она всегда была или слишком далеко, или чересчур близко. Теперь я мог взять ее в рамку, как портрет анфас, и рассмотреть все детали. Она была загорелой. Необязательно от солнца, догадался я. Несколько перстней с камнями, но нет обручального кольца. На шее — золотая цепочка, концы которой венчали украшенные стразами очки для чтения. Глаза — голубые. Не радужные оболочки, а веки, чуть тронутые тенями. Кожа имела оранжевый оттенок; волосы, золотистые с металлическим отливом, темнели у корней. Она была коллекцией человеческих цветов, слегка дотянутых и подправленных. Ее усилия в области самопрезентации заставили меня восхищаться ею еще больше.

Элизабет была шедевром. Она подбирала трюки красоты отовсюду; она собрала себя из всего лучшего, что могла предложить косметика. Ее избраннику завидовали бы, она стала бы его венцом. В Элизабет определенно нуждался бы создатель империи; он нуждался бы в ней, и он бы ее заслуживал. Теперь я знал, что, сколько бы ни лгал ей, правда в том, кто я и что я, выйдет наружу, но все равно — я стоял там и продолжал свои дурацкие ужимки, а она лучилась совершенством.

Она спросила, не хочется ли мне заодно посмотреть квартиру с тремя спальнями, дальше по коридору, которая только что освободилась. Должно быть, я ответил "да", потому что вдруг оказался в соседней квартире, где мне демонстрировали все шкафы и  ванные. Мебели в квартире не было, и шпильки Элизабет клацали по полу так звонко, что, казалось, меня сопровождает танцовщица фламенко. На квартиру я смотрел с томлением, ибо она была просторна, наполнена светом и свежевыкрашена. Здесь не гнили мандарины, и я сказал Элизабет, которая уже называла меня Дэниэлом, что проконсультируюсь со своим соавтором, Сью Дауд, чтобы убедиться, что размеры помещения ее не смущают и тем самым не препятствуют ее творчеству.