Радость моих серых дней

За новогодним столом собирается большая шумная компания. Теперь у нас много друзей и большой дом. Практически в самом лесу. Потому что это близко нам обоим.

Даже у Полкана теперь есть семья. Однажды Севиндж, гуляя в парке с коляской, подобрала побитую собаку, и теперь по нашему дому бегают трое развесёлых щенят. Овчародвортерьеры. Так любовно их называет моя супруга.

Я смотрю на огромный живот своей секретарши Дашеньки, которая шепчет что-то на ухо Витюше, и молю Бога, чтобы она не начала рожать прямо сейчас. Смотрю на Севиндж, которая целует щёчки трехмесячной Лилии, дочери Русланчика и его жены Ниночки. Смотрю на Максима с Олей – их сын, успешно победивший рак головного мозга, носится вокруг ёлки вместе с моим. Смотрю на первую Дашеньку, которая украдкой целует моего финансового директора. И я счастлив. В моей жизни всё правильно.

– Друзья, – говорю я. – Пока есть время, я хотел бы поднять бокал за чудесную хозяйку этого дома. Без неё этого всего не было бы, мой мир не был бы полным. Четыре года назад провидение привело меня на пустынную платформу, где я столкнулся с Севиндж. Четыре года назад я пугался мысли, что мне придётся ставить ёлку для незнакомки с огромными бездонными океанами глаз. Четыре года назад я не мог предположить, что одна случайная встреча способна так много перевернуть в моей жизни!

Я хочу сказать так много, но это предназначено только для её маленьких ушек. Поэтому я добавляю лишь одно:

– Я люблю тебя, моя милая девочка! Ты – настоящая радость моих серых дней. Ты спасла меня от одиночества. Без тебя я не стал бы этой удивительной версией себя. Поэтому я поднимаю бокал за тебя, Севиндж.

Её глаза полны слёз, но она улыбается. Шепчет мне одними губами: «Я люблю тебя больше». Этого просто не может быть.

***

Под утро, когда разъезжаются последние гости, я помогаю ей прибрать со стола. Под ёлкой много подарков, и я украдкой поглядываю на коробочки. Интересно, что она приготовила для меня? Мне немного жаль, что я не узнаю этого, пока Тихомир не вскроет все. Мы никогда не обмениваемся подарками без сына.

Включаю посудомоечную машину и подхватываю Севиндж на руки. Она смеётся и целует меня, пока я взбегаю по лестнице в сторону спальни.

В два счёта избавляю жену от одежды и ласкаю её атласное тело.

– Я люблю тебя, Севиндж, – говорю ей, щёлкая языком по соску. – С тех пор, как принёс тебя в свою избушку. С тех пор, как впервые раздел. С тех пор, как впервые увидел. Ты изменила мою жизнь к лучшему. Ты и есть моя жизнь.

Смотрю на слёзы в её глазах и не могу сдержать улыбки. За столько лет моя девочка никак не привыкнет. Не поймёт, что счастье не для слёз.

Стираю слёзы поцелуями. Касаюсь губ. Прежде чем слиться с ней в поцелуе, выдыхаю ей в лицо:

– Я люблю тебя, моя девочка. Больше жизни. Навсегда. Никогда не отпущу. Никогда не оставлю. Пока смерть не разлучит нас.

Она вздрагивает от моих слов. Пугается. Кладёт ладонь поверх моего сердца. Становится серьёзной вмиг. Жалею, что сказал. Что напомнил. Что простым признанием вернул её в день, когда всё-таки свалился и попал в больницу.

– Всё хорошо, Севиндж, – терпеливо говорю ей. – Я обещаю тебе. Никаких проблем. Я не покину тебя много-много лет. Я всегда буду рядом. Больше нет никаких болей, никаких проблем с моим здоровьем. Я не стану тебе врать. Обещаю. Я не могу потерять тебя и не позволю болезни вернуться. Тогда я терпел, потому что должен был найти тебя. Удостовериться, что ты в порядке. Что вы оба целы и невредимы. Тогда я терпел, Севиндж, но я больше никогда не буду игнорировать сигналы. Не стану игнорировать боль. Я не подведу тебя. Обещаю.

Её лицо разглаживается, и беспокойство постепенно сходит на нет.

– Мужчинам твоего возраста, Тихон, – бросает она. – Иногда стоит поберечь силы.

– Чёрта с два! – рычу в её губы и накрываю поцелуем.

Она довольно смеётся и, выкручиваясь, седлает меня.

– Стоит-стоит, – кивает она и ухмыляется. – Уверена, тебе понравится, если я буду сверху. Хотя бы иногда. Ну, знаешь, как твоя молодая и полная сил жена, которая не собирается становиться вдовой…

Она елозит влажностью по раскалённому члену.

– Достаточно, Севиндж! – грубо обрываю я. – Думаю, что твои прелюдии поднимают у меня давление сильнее самой порочной и быстрой любовной игры.

Она лишь понимающе усмехается. Знает, что моя грубость напускная. Знает, что я никогда не позволю себе обидеть её чувства.

Наконец она садится на изнывающую плоть и начинает мягко скользить. Облегчённо выдыхаю. Наконец я сливаюсь с ней в единое целое.

***

Утром просыпаюсь в пустой кровати. Это так похоже на мою милую Севиндж – уйти играть с сыном и дать мне выспаться.

Тихо спускаюсь вниз. Тихомир уже начал вскрывать коробки, изучая содержимое. Рядом с ним вьются три щенка.

Севиндж лежит на диване и зорко смотрит за малышами. Следит, чтобы сын не порезался об упаковку, чтобы щенки не наелись блестящей ленты.

Гретель, наша собака, спит в её ногах, а Полкан, положа мохнатую голову на её живот, сверлит жёлтыми глазами лицо девушки.