Читаем Радость на небесах. Тихий уголок. И снова к солнцу полностью

Несмотря на доброжелательность мэра, что-то в его тоне смутило Кипа. Казалось, Уиллз дает понять: «Вот еще один бывший арестант. Еще один. Будьте доброжелательны к исправившемуся преступнику». Кип не сомневался, что судья истолковал тон Уиллза именно в таком смысле, и заметил, в какое раздражение это его привело: рука на столе в оправе твердой белоснежной манжеты сжалась в кулак.

— Мэр в вас души не чает, не так ли? — сказал судья.

— Он такой славный.

— Человек он доброжелательный. Но о себе-то вы более высокого мнения.

— Да что вы, сэр, вовсе нет.

— Я прочел это в ваших глазах.

— Просто он мне нравится, вот и все.

— Вам нравится, что он готов, как глупец, плясать вокруг вас, подобно тысячам глупцов в нашем городе. Скажу вам без обиняков. — Судья поднялся, вышел из-за стола и встал к окну, опершись спиной о подоконник. — Мэр умиляется и радуется от души. Он считает, что вы — наглядное подтверждение правоты того дела, за которое он ратует. — Судья улыбнулся. — По его схеме, ни один человек не рождается злым. Вы для него в Этом смысле находка, Кейли. Для таких людей, как мэр, понятия независимой воли не существует. Он считает, что все люди просто-напросто растасовываются под воздействием на них неких сил. Человека вроде вас посылают в исправительное заведение, воспитывают его, и пожалуйста — он проявляет свое прекрасное божественное начало. И все в восторге. Этак для них не на небесах, а на земле «более радости будет об одном грешнике кающемся…». Ну нет, я в этой игре не участвую. Возможно, намерения у вас благие, но вы опасны потенциально. Я выполняю свой долг перед обществом. Надеюсь, вы больше не попадете в беду, но решительно возражаю против вашего назначения на любую должность, которая возвеличит вас и тем самым принизит мое представление о законе и порядке и о людях, которые достойны их охранять. По-моему, вполне логично, не правда ли?

Судья Форд стоял на фоне светлого окна, высокий, прямой, поистине величественный. Кипу не терпелось поскорее сказать ему, что он тоже стремится быть частицей всего того, что охраняет судья; что он давно уже обрел мир в своей душе и хочет, чтобы судья охранял его так же, как охраняет мир и порядок в городе.

— Вы все еще не поняли меня, сэр, — сказал он смиренно. — Ведь мы оба можем сойтись на одном. Мне по душе все то, что вы говорите. Кое о чем больно слышать, но в общем я стремлюсь к тому же, что и вы.

— Вот и отлично, — ответил судья и сказал с улыбкой: — В таком случае — держитесь подальше от греха.

— Сэр…

— Да?

— Вы… вы не верите, что я стал другим.

— Я сказал — надеюсь, вы удержитесь от греха. Желаю удачи.

И тут Кип почувствовал полную беспомощность. Он понял, что никогда ему не пробиться сквозь этот мягкий спокойный голос, не вызвать в душе судьи ответного тепла.

— Вы же судья. Неужели вы никогда не чувствуете, что человеку необходимо помочь, даже если он вам не нравится?

— Вы воспринимаете это как-то лично. Напрасно, — нетерпеливо возразил судья. — Правосудие — это институт общественного порядка, и я не имею права разрушать всю его структуру ради того лишь, чтобы найти в ней место для такого, как вы. Именно поэтому я считал, что вы должны были остаться в тюрьме.

Но Кип уже не слушал его. Он понял одно: судья считает, что его место в тюрьме. В его ушах тотчас загрохотали тяжелые шаги арестантов, перед мысленным взором замелькали ноги в грубых подкованных башмаках — одни только ноги, ноги… И тогда он медленно поднялся и, указывая на судью пальцем, сказал:

— Я знаю одного человека, он очень похож на вас.

— Вот как?

— Да-да. Я обещал с ним сегодня повидаться. Это Джо-Шепоток, самый ловкий в стране вор по мехам. Очень он на вас смахивает. Тоже говорит громкие слова, только на свой лад. У него тоже есть своя роль. И он в ней тоже хорош. Может, вы и отменный судья, но пружинка, которая заставляет вас тикать, точно такая же, как у Джо: вы ни во что не верите. Иначе вы бы не сидели в судейском кресле день за днем и не вершили бы суд над людьми. И что это за сила такая в вас сидит? Что бы это ни было, а у Джо-Шепотка она тоже есть.

— Прощайте, Кейли.

— Ладно, сейчас уйду.

— Вон! Немедленно!

И между ними все стало так, как десять лет назад, когда судья приговорил Кипа к пожизненному заключению и двадцати ударам плетью.

— Боже мой, — вырвалось у Кипа. — Так что же вы такое во мне видите, судья Форд?

— Я сказал: прощайте.

— Судья Форд, не отводите глаз! — не помня себя, выкрикнул Кип. — Почему вы не присутствуете при исполнении приговора? Не увиливайте, отвечайте.

— Я не увиливаю, я занят.

— Что ж, можете меня ненавидеть, ведь ваша ненависть отнимает у меня жизнь. А вы, должно быть, многих ненавидите. Сидите тут в суде и заранее знаете, кого засудите, убьете своей ненавистью. Да, да, так оно и есть, — тихо пробормотал он.

Судья Форд в страхе отступил.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Мой генерал
Мой генерал

Молодая московская профессорша Марина приезжает на отдых в санаторий на Волге. Она мечтает о приключении, может, детективном, на худой конец, романтическом. И получает все в первый же лень в одном флаконе. Ветер унес ее шляпу на пруд, и, вытаскивая ее, Марина увидела в воде утопленника. Милиция сочла это несчастным случаем. Но Марина уверена – это убийство. Она заметила одну странную деталь… Но вот с кем поделиться? Она рассказывает свою тайну Федору Тучкову, которого поначалу сочла кретином, а уже на следующий день он стал ее напарником. Назревает курортный роман, чему она изо всех профессорских сил сопротивляется. Но тут гибнет еще один отдыхающий, который что-то знал об утопленнике. Марине ничего не остается, как опять довериться Тучкову, тем более что выяснилось: он – профессионал…

Альберт Анатольевич Лиханов , Григорий Яковлевич Бакланов , Татьяна Витальевна Устинова , Татьяна Устинова

Детективы / Детская литература / Проза для детей / Остросюжетные любовные романы / Современная русская и зарубежная проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее