Радость на небесах. Тихий уголок. И снова к солнцу

— Не нужны мне никакие наряды, слышишь? — Она подошла к нему, грозя пальцем. Лицо ее пылало.

— Понятно, слышу.

— И не смей беспокоиться о моих нарядах.

— Я и не беспокоюсь.

Она ушла в спальню попудрить лицо перед уходом. Впервые ей стало страшно. Но ведь Кип просто обмолвился, не имея ничего в виду…

— Ты готов, Кип? — окликнула его Джулия из спальни.

Но он все сидел, не двигаясь. В комнате сгущался сумрак. То, что ему открылось, мучило его, как страшное наваждение.

Они вместе пообедали в ресторанчике у Анджело, и смеялись, и пили красное вино. И все же он не исчезал, этот пугающий надлом, что возник в их чувстве друг к другу.

25

Когда они вернулись, старик сторож сказал им, что звонил брат Кипа и велел передать: их мать при смерти.

— Должно быть, он сперва заходил в гостиницу… — сказал Кип.

— Ты знал, что она так тяжело больна? — спросила Джулия.

— Мы знали, что жить ей осталось недолго. Уже несколько месяцев знали, — ответил Кип. И все же эта весть поразила его так, будто беда пришла неожиданно. — Ты иди в кино одна. Потом увидимся.

На лестнице он остановился и оглянулся: попадает ли и он в круг света, в котором стояла Джулия? Потом он пересек улицу, напился у фонтана на школьном дворе и пошел дальше.

На углу из-за табачного магазина вынырнули Фоули и Керман. Они поджидали его там и теперь зашагали рядом.

— Увидимся потом. Я спешу, — на ходу бросил Кип. — Моя мать при смерти.

— Ну а если мы тебя проводим?

— Я не на прогулку вышел.

— Ты что, обозлился на нас?

— Некогда мне с вами дурака валять.

— Тогда уж давай зови фараона! — ехидничал Фоули.

— И сколько тебе заплатят за то, что наш план выслушал, для тебя же разработанный? — подхватил Керман.

Он не слушал их, он думал о матери. Да, смерть приходит к каждому в положенный срок, но как хочется надеяться, что мать все же не умрет теперь, когда душа его полна одной горечи.

— Да брось, не тяни, Кип, — вразумлял его Фоули. — Дооткладываешься, а потом разнюхают, докопаются до тебя, и будет поздно. Почему бы не пойти завтра? Если откажешься, мы все равно пойдем на дело. Ну, а с тобой — так это ж верняк, страховка, банковская страховая премия. — Фоули хихикнул. — Уж кого-кого, а тебя они сейчас не заподозрят.

Голос мурлыкал, улещивал, доносился то явственно, то совсем глухо, когда спутники, отстав, догоняли его, не поспевая за его широким шагом. Наконец он обернулся.

— У меня мать умирает, — повторил он. — Катитесь вы к чертям собачьим! — И замахнулся.

Они попятились, отстали. Но возле парикмахерской, когда он переходил на другую сторону, Фоули и Керман зашушукались, сдвинув головы. Как видно, они решили, что его отказ не стоит принимать всерьез и что он сейчас просто в растрепанных чувствах. На другой стороне улицы они его нагнали.

— Мы все равно будем крутиться поблизости. Кому какой от этого вред?

Они пошли с ним шаг в шаг, не отставая, и чудилось ему, будто это не Фоули шагает с ним рядом, а его собственная тень, и назойливый шепоток Фоули — его собственный голос, и то, что он говорит, — правда. Они миновали здание пожарной команды и полицейский участок. Впереди тянулся мост. Фоули и Керман сопровождали его до угла улочки, где во всю ее длину стоял ряд кирпичных домиков под одной длинной крышей, — очень тихой улочки.

— Идите своей дорогой, поняли? — буркнул Кип.

— Так, значит, о встрече договорились? — сказал Фоули.

— Значит, договорились?! — передразнил его Кип и, вскинув руку, рывком нахлобучил шляпу Керману на глаза, громко рассмеялся и пошел, а они остались стоять под фонарем, и Керман чертыхался, сдергивая шляпу.

Дэнис сидел в гостиной за столом, бессильно положив на него руки. Глаза его были скорбными. Рядом сидел священник, молодой, бледный, с заостренными чертами лица. При виде Кипа оба они медленно поднялись и уставились на него так, словно он пришел пьяный.

— Здравствуйте, святой отец! Дэнис, как она?

— Кип, что с тобой? — спросил Дэнис, подойдя к нему.

— А что?

— Что с тобой происходит?

— Со мной?

Его пугали их пристальные взгляды. Комкая в руках шляпу, он смотрел на них, растянув губы в улыбке. Его крупное смуглое лицо, блуждающие глаза выдавали бушевавшую в нем отчаянную борьбу. «О господи, все во мне это чуют, — пронеслось в его мозгу. — И Джулия тоже».

— Да я сам не свой из-за мамы, — проговорил он.

— Я дал ей наркотик, чтоб еще немного продержалась, — сказал Дэнис. — Отец Дэвидсон уже причастил ее.

— Где Тим? — спросил Кип.

— Мальчик плакал, я послал его поиграть на улице.

— Я пойду к ней, — сказал Кип и вошел в спаленку.

Настенная лампа была обернута смятой, припаленной газетой. Тело матери, укрытое покрывалом, казалось таким маленьким. Испуганный тишиной, он на цыпочках подошел к кровати и тихо позвал:

— Мам, это я, Кип. Я приходил вчера, но ты спала. Это я, Кип.

Глаза ее открылись, но она долго молчала, будто ждала, когда в сознании возникнет его образ, и наконец прошептала:

— Я хотела увидеть тебя, сынок.