Радость на небесах. Тихий уголок. И снова к солнцу

— Со мной?

— Ты беременна?

— С ума сошел?

— Лиза, ты совсем другая, ты — не ты.

— Кто же я в таком случае.

— А ты как думаешь, кто ты?

— Прекрасная Елена, тупица! — И она злобно отбросила его руку, потянувшуюся к ней. Потом подошла к нему вплотную, напрягшись, откинув назад голову: лицо ее пылало мрачной яростью. Он почувствовал, как что-то отчаянно и беспощадно рвет его, словно когтями. Она силилась отторгнуть от него что-то свое и спрятать в своей темной глуби. Он даже рот раскрыл от изумления. И когда она увидела, насколько он ошеломлен, на лице у нее отразилось исступленное удовлетворение. Она медленно отошла, села на нижнюю ступеньку и, не обращая ровно никакого внимания на приближающегося стража, устремила взгляд на колоннаду по ту сторону широкой, мощенной булыжником площади.

— Ну и ладно, — крикнул он ей. — Сиди тут. — И ушел в собор. Но время от времени озирался вокруг: может быть, она снова пришла. Как-никак, она ведь католичка. Нет, его маленькая монастырская воспитанница ждала на ступеньке, когда ее сгонят прочь. Он понял, что не может сосредоточиться, и вышел. Она спустилась до половины лестницы и сидела одна на широкой ступени. Старый служитель стоял на другой стороне лестницы, он ее будто и не замечал.

— Лиза, — смущенно сказал Ал, — я мог бы с тем же успехом остаться с тобой. Да я и был тут с тобой все время.

— Ал! — Она вскочила со ступеньки и поцеловала его.

Неподалеку остановилось такси. Они отправились в «ее» кафе на Корсо. Но уже стемнело, и она не могла полюбоваться на Пинчо. Они пошли к «Альфредо» в Трастевере, где музыкант и певец остановились у их столика и пели в ее честь. Потом они вернулись в гостиницу и были очень нежны друг с другом. И удивлялись: ну зачем они ссорятся? Они легли в постель и предались любви.

Еще не наступила полночь. Он слышал шум, доносившийся с виа Венето, — сигналили машины, ревели мотоциклы. Он начал одеваться. Она тоже села.

— Ладно, — лениво сказала она и потянулась за чулками; длинные черные волосы упали ей на грудь. Вытянув ногу и откинув назад голову, она в ленивой неге, с небрежной усмешкой, уткнула ступню ему в бок и стала медленно натягивать длинный, до самого бедра, чулок. Он рассеянно смотрел на нее, потом насторожился. Что-то встревожило его. Что-то было не так. Эта ее усмешечка и нога: все лениво, привычно. Еще одна пара любовников в гостиничном номере, которые весь день ссорились, а потом занялись любовью, и им чуть-чуть полегчало Полная ясность, каждый выучил другого наизусть, и Лиза ему ясна как божий день. Все ее тайны, все загадки разгаданы.

— Может, нам сходить на виа Венето, — поспешно отвернувшись, потрясенный, сказал он.

— Отличная мысль!

— Ну тогда быстрее.

Они сели за столик на застекленной террасе кафе «Париж» и стали разглядывать пресыщенные лица людей всех национальностей. Молодые итальянки были в длинных вязаных жакетах. Самые модные, сказала Лиза, она купит себе такой. Сидевший рядом с ним в одиночестве седой мужчина, который прислушивался к их разговору и поглядывал на Лизу, неожиданно с непринужденностью хорошо воспитанного человека сказал:

— Простите, но вы говорите на том же языке, что и я, поэтому разрешите представиться: Марк Стивенс.

— Марк Стивенс? — переспросил Ал. — Боже мой! — Это был известный американский поэт и филолог, крупная фигура в ученом мире. — Потрясающе!

Они пожали друг другу руки. Стивенс заказал всем выпить.

— Откуда вы приехали? — спросил Стивенс. С Лизой он был подчеркнуто вежлив. Выслушав ее ответ, он сказал: — Неужели? А не в вашем ли городе живет Юджин Шор?

— Я вижу, вы читали последнюю статью Кьюница, — сказал Ал, улыбаясь не без некоторого сарказма, но внезапно им овладела досада, что Шор преследует его, точно привидение.

— Кьюниц? Боюсь, он поздновато обнаружил Шора.

— Зато теперь каждый в нашем городе знает о Шоре.

— Может быть, — согласился Стивенс и стал говорить о замечательной, по его мнению, прозе Шора. Он, собственно, читал интереснейшую лекцию — до тех пор, пока Ал не попытался изобразить тонкое понимание и Стивенс не вскинул удивленно брови. Ал покраснел.

— Во всяком случае, когда вы вернетесь домой, — продолжил Стивенс, — и повстречаете Шора, передайте ему, что я высоко ценю его произведения, хорошо?

Они попрощались, и Стивенс ушел. Ал в задумчивости посмотрел на Лизу — она не сводила с него глаз.

— Он прекрасно понял, что ты ни черта не знаешь о Шоре, Ал. — Видно было, что она еле удерживается, чтобы не рассмеяться ему в лицо.

Ему хотелось ее ударить.

— Тут нет ничего смешного, Лиза. Я должен уважать свой внутренний мир. Хотя, конечно же, я понимаю, что рано или поздно этот человек вторгнется в мои заповедные земли, черт бы его побрал.

Он подозвал официанта. На улице Ал остановился возле ярко освещенной витрины киоска, на которой были выставлены издания в мягкой обложке. На другой стороне улицы, у входа в отель «Эксельсиор», стояла какая-то веселая шумная компания, скорее всего американцы.

— Забудь о нем, Ал, — сказала Лиза, беря его за руку.

— Да не в нем дело. Просто мне отчего-то не по себе, вот и все.