Радость отцовская

Все очень справедливо, Эдин, и ты напрасно настаиваешь на своей невиновности. Ты не принимала решения — украсть; ты не брала этого камня. Но разве это имеет значение? Ты воровка, ты зло — потому что так считает толпа. Здесь важно только ее мнение, и это справедливость любого коллектива — во всяком случае, в светлых землях. Если тебе это не нравится, незачем было раньше столько кричать о святости толпы и ее высоких интересах. Логичней было бы радоваться, подвергаясь настолько концентрированному воздействию чудесного и восхитительного родного коллектива. А хочется почему-то кричать, плакать и жаловаться — вот только кому? Здесь тебя никто не пожалеет, Эдин, все против тебя. Нет, я, конечно, попробую навестить страдалицу, если удастся убедить Флеан помочь. Но сделаю это совсем не для того, что бы утешить бедняжку. Просто выскажу свое мнение, только едва ли оно придется по вкусу Эдин — особенно если она потом попытается жаловаться. «Ах, эта маленькая воровка сошла с ума… Теперь нет сомнений в необходимости казни; безумная девчонка все равно совершенно бесполезна», такой вывод будет более чем типичен. У меня ведь нет никакой возможности навестить бедняжку, которой скоро выделят чудесную отдельную комнату, надежно защищенную от визитов.

Вот и учитель… Пришел слишком рано, бить еще не начали. Но это не страшно, одноклассники своего не упустят. Дети ведь так любят играть, и так высокоморальны. Просто поразительно.

Автоматически я конспектировала слова учителя, с нетерпением ожидая следующей перемены. Эдин, бледная, с мокрыми глазами и трясущимися губами, напротив, явно не стремилась к этому моменту. Ее можно было понять — но я этого не желала. В конце концов, мое поведение в сходной ситуации всегда было на порядок разумнее, и сходства между нами, к счастью, нет. Ни внешнего, ни внутреннего. Хотя с внешностью этой дряни повезло больше — непривлекательная, но совершенно незаметная. Мне не досталось ни красоты, ни незаметности. С голубыми локонами чуть ли не до пояса не затеряешься, даже если очень захочешь. У Церелис цвет волос почти обычный, хотя она тоже полудемоница. Еще один повод для зависти, почему-то ничего подобного не вызывающий. Эмоции твердят, что она великолепное создание, почти произведение искусства, к которому нельзя плохо относиться, но из-за которого можно испытывать неприятные чувства. Сознание утверждает, что Церелис просто избалованная девочка, счастливая, иногда картинно — красивая, и уже по этой причине объект для переходящей в ненависть зависти. То, что она мне помогла, не причина для иных чувств. Собственно, в том, что тут есть какой-то подвох, сомневаться не приходится. Но о совершенно бессмысленных, и все же непобедимых эмоциях я уже думала не один раз, благо, сон всю жизнь щедро демонстрировал примеры.

А на того демона, что снится мне, Церелис и в самом деле похожа. Особенно глаза, профиль, овал лица — даже челка почти такая же. И цвет волос по ночам совпадает. Конечно, внешность у нее при этом очень женская — если это слово применимо к моей ровеснице, и из-за этого сходные черты выглядят все же по-иному, к тому же лицо у Церелис еще не взрослое. Но о ней я еще успею подумать, тем более что в присутствии этой полудемоницы бывает так трудно сосредоточиться на других темах. Сейчас, конечно, интереснее Эдин. Не идет таким крупным, здоровым существам бледность и трагический вид — даже мне они пошли бы больше. Коренастая, невысокая и с волосами до плеч девочка просто не могла вызвать сочувствие своими слезами. Это — для красивых. У Церелис могло бы получиться, но ей незачем плакать. Бледные создания, похожие на меня, в трагической роли хотя бы не смешны. Эдин выглядела глупо и жалко, и это вызывало мою искреннюю радость. Дурой она была всегда, но раньше не демонстрировала это столь явно. Точнее, явно для всех, потому что представления одноклассников о глупости с моими не совпадали и не могли совпадать.

Наконец, наступила долгожданная для меня и почти всех одноклассников перемена. Учитель Маренн покинул комнату, и толпа быстро оттеснила жертву в угол. Я улыбнулась — немного криво, хотя сейчас губы не были разбиты. Но к нормальным улыбкам я не привыкла, и вызывала их только Церелис. Странно, беспричинно, но правда.

Конечно, ругани было много. Но на этот раз одноклассники ей не ограничились. Возмущенные крики Эдин, сообщающие о том, что скоро все поймут, что она совершенно невиновна, никого не впечатлили, хотя многих, и в первую очередь меня, порадовали.

Она почти сразу завизжала, когда начали бить. Я никогда не позволяла себе такого в школе, к этому времени уже научилась терпеть боль молча. В раннем детстве — еще не умела, но это было так давно… И прошлое больше не вернется.