Радость поутру

Должен признаться, душа моя взмыла ввысь, как у Дживса, по его словам, взмывает при виде Божьей радуги. Сознание того, что дядя Перси словил седалищем жирного леща, заметно прибавило мне бодрости. Давно уже ему причиталось. Я испытал такое трепетное религиозное чувство, как иной раз бывает, когда присутствуешь при вершении Божьего суда и убеждаешься, что в этом мире все имеет свое предназначение, даже Эдвин, и польза есть от любых, вплоть до самых ничтожных, тварей.

– Он немного взбеленился из-за этого.

– Да? Не понравилось?

– Хотел мне всыпать, но Флоренс не позволила. Сказала: «Папа, не тронь его. Это было просто недоразумение». Флоренс меня любит.

Я удивленно вздернул брови. Странные вкусы у барышни, даже, я бы сказал, нездоровые.

– Так что он только велел мне немедленно отправляться в постель.

– Чего же ты не в постели?

– Я? Еще чего! Как голова?

– Паршиво.

– Болит?

– Конечно, болит.

– Шишка есть?

– Можешь не сомневаться.

– Ну, сейчас я окажу тебе первую медицинскую помощь.

– Нет, не окажешь.

– Тебе разве не нужна первая медицинская помощь?

– Не нужна. Мы уже один раз обсудили это с тобой, юный Эдвин. Мои взгляды тебе известны.

– Никто мне не дает оказать первую помощь, – пожаловался Эдвин. – Хотя мне нужна практика. А ты что здесь делаешь, Берти?

– Все меня спрашивают, что я здесь делаю, – проворчал я. – Разве я не имею права здесь находиться? У меня с этим парком родственные узы. Если непременно хочешь знать, я пришел сюда после ужина прогуляться с Боко Фитлуортом.

– Боко я не видел.

– Повезло ему.

– А вот д'Арси Чеддер, этот здесь.

– Знаю.

– Я его вызвал по телефону, так как увидел грабителя.

– Знаю.

– А знаешь, что он был помолвлен с Флоренс?

– Да.

– По-моему, это дело расстроилось. У них только что был жуткий скандал.

Мальчишка говорил беззаботно, как бы между прочим, словно сообщал какую-то малоинтересную новость, то-то его, должно быть, удивила моя реакция!

– Что-о?

– Ну да.

– Жуткий скандал?

– Ага.

– Из-за чего?

– Не знаю.

– Когда ты говоришь – жуткий, ты подразумеваешь действительно жуткий?

– Н-ну, довольно жуткий.

– С резкими выражениями?

– Сравнительно резкими.

Моя душа, которая чуть раньше, как я уже говорил, взмыла ввысь при известии о происшествии с дядиным седалищем, теперь снова пошла на понижение. Вся моя внешняя политика, если помните, была направлена на то, чтобы сохранить и упрочить сердечное согласие между этой парой, поэтому, узнав, что они обменивались резкими – пусть даже сравнительно – выражениями, я похолодел.

Видите ли, все, что я говорил по поводу Нобби в связи с тем, как она набросилась на Боко, словно маленькая собачонка пекинес, – что, мол, барышни имеют обыкновение задавать своим любимым жару просто из любви к искусству и чтобы стимулировать обмен веществ, – все это совершенно не приложимо к таким серьезным девицам, как Флоренс, и таким женихам, как Чеддер по прозвищу Сыр. Тут все дело в том, что Дживс называет психологией индивидуума. Если Флоренс с Сыром вышли на ковер и начали собачиться друг с другом, положение становится очень ненадежным.

– Хоть что-нибудь ты слышал?

– Почти ничего. Я в эту минуту заметил, что какая-то тень шевелится в темноте, подкрался и шмякнул по ней своим скаутским стеком, а это оказался ты.

И то хоть слава Богу. Сначала-то я подумал, что Эдвин сидел в передних рядах на протяжении всего боя. А если он слышал только вступительные выпады, возможно, что в дальнейшем дело зашло не так далеко. Не исключено, что после его ухода верх взяли трезвые мысли, и состязающиеся стороны вовремя дали задний ход, не доведя до полного разрыва. У темпераментных влюбленных нередко так бывает: начинают с гиканьем и свистом, а потом, прислушавшись к голосу здравого рассудка, успокаиваются.

Я высказал эту мысль Эдвину, и он согласился, что, возможно, я прав. Однако он слушал невнимательно, явно думая о чем-то другом, и после недолгого молчания, пока я сидел и надеялся на лучшее, а он крутил в ладонях скаутский стек, он все же открыл мне свои заботы. Эдвина беспокоил вопрос протокола.

– Послушай, Берти, – произнес он. – Ты не забыл, что я съездил тебе по затылку?

Я заверил его, что помню, и даже очень хорошо.

– Я ведь хотел как лучше.

– Приятно сознавать.

– Но все-таки я тебя шмякнул, верно?

– Верно.

– От этого никуда не уйдешь.

– Да.

– Я вот думаю, не выходит так, что теперь доброе дело, которое я тебе раньше сделал, перечеркивается? Как по-твоему?

– То доброе дело, когда ты убирался в «Укромном уголке»?

– Нет, то вычеркиваем, потому что получилось неудачно. А вот что я тебе брошку нашел.

Тут от меня требовалась большая осторожность. Ведь брошь, которую он нашел, и брошь, которую купил и передал имениннице Дживс, надо было представить как один и тот же предмет, и ни в коем случае нельзя было проговориться, что найденную им я потерял вторично.

– А-а, ты вот о чем. Да, это было отличное доброе дело.

– Знаю. Но как ты думаешь, оно считается?

– Я думаю, да.

– Несмотря на то что я тебя ударил?

– Бесспорно.

– Ух ты! Тогда я уже нагнал до прошлого четверга.

– До пятницы, ты хочешь сказать?

– Нет, до четверга.

– До пятницы.

– До четверга.