Радость жизни. Философия стоицизма для XXI века

Допустим, этот стоик (опять же благодаря своей практике) потерял интерес к роскоши и, шире, преодолел тягу к потребительству. Вследствие этого он сможет сохранить большую часть доходов и таким образом разбогатеть. Забавно, не правда ли: человек, пренебрегающий богатством, окажется богаче тех, кто пытается обзавестись им во что бы то ни стало. Римские философы, о которых идет речь, похоже, испытали на себе этот финансовый парадокс. Сенека и Марк Аврелий были невообразимо богаты, а Музоний и Эпиктет, главы успешных философских школ, как минимум материально обеспечены. (И впрямь у Музония, как мы видели, хватало денег, чтобы давать их какому-то проходимцу.)

Что делать стоику, если он разбогател, хотя не желал этого? Стоицизм не обязывает отказываться от богатства – напротив, позволяет наслаждаться им и использовать на благо себе и окружающим. Однако требует, чтобы наслаждение было вдумчивым. Стоик должен твердо помнить, что может лишиться своего имущества; более того, готовить себя к его потере – например, периодически практикуя бедность. А также осознавать, что без должной осторожности наслаждение богатством испортит характер и повредит умению наслаждаться жизнью. По этой причине он будет держаться подальше от роскошной жизни. Таким образом, стоик наслаждается богатством совершенно иначе, чем, скажем, обычный человек, только что выигравший в лотерею.

Важно учитывать различия между киниками и стоиками. Кинизм требовал от своих приверженцев жить в крайней нищете, стоицизм – нет. Как пишет Сенека, стоическая «философия требует умеренности – не пытки»[292]. В более общем смысле он утверждает, что для стоика совершенно приемлемо разбогатеть, если в ходе этого он никому не причиняет вреда. Приемлемо и наслаждаться богатством, если он осторожен и не привязывается к нему. Идея заключается в том, что можно наслаждаться чем-то – и в то же время оставаться безразличным к этому, поэтому, восклицает Сенека, «я стану презирать богатство, которое у меня есть, и не пожелаю того, которого у меня нет; не огорчусь, если оно будет лежать в другом доме, не обрадуюсь, если заблещет вокруг меня». Воистину, мудрый человек, «утопая в богатстве, тут-то и размышляет более всего о бедности»; он всегда настороже, рассматривая богатство как своего раба, а не господина[293].

(При этом следует отметить, что стоические философы не имели единого мнения о том, насколько искренне стоик должен наслаждаться материальным благополучием. Музоний и Эпиктет, как кажется, полагали, что развращает даже минимальный контакт с роскошью, тогда как Сенека и Марк Аврелий считали возможным жить во дворце, не будучи развращенными.)

Буддийская точка зрения, кстати, весьма похожа на ту, которую я приписываю стоикам в целом: буддисту допустимо быть богатым, если только он не цепляется за свое богатство. Таков, во всяком случае, совет, который Анатхапиндике, «человеку необыкновенно богатому», дал Будда: «Тот, кто привязан к богатству, пусть лучше избавится от него, чем позволит своему сердцу стать им отравленным; но тот, кто не привязан к богатству и, обладая состоянием, использует его правильно, будет благословением для своих ближних»[294].

Все вышесказанное относится и к славе. Как мы уже видели, стоикам она не нужна – напротив, они пытаются быть безразличны к тому, что о них думают другие. В самом деле, пользовались же известностью все четыре римских стоика, которых мы обсуждаем. (Конечно, Музоний и Эпиктет были не так знамениты, как Сенека и Марк Аврелий, но они получили признание в своей области и, вероятно, даже среди тех римлян, которые не посещали их школ.)

Что же делать стоику, если он стал знаменит, хоть и не стремился к этому? Должен ли он наслаждаться этой известностью так же, как и невольно приобретенным богатством? Думаю, к наслаждению славой стоики отнеслись бы с большей осторожностью. Богатство опасно тем, что может развратить нас, особенно если тратить его на роскошную жизнь. Опасность быть развращенным славой еще выше. В сиянии славы захочется еще больше славы, и очевидный путь к ней – говорить и поступать из расчета на восхищение окружающих. Но для этого практически наверняка придется поступиться стоическими принципами.

Поэтому маловероятно, что стоик позволит себе купаться в лучах любой славы, которая настигнет его. В то же время он без колебаний воспользуется ею как инструментом в исполнении своего долга перед обществом. Музоний и Эпиктет, вероятно, не возражали против того, что их имена на слуху, – ведь это помогало привлекать новых учеников, а значит, эффективнее распространять стоические взгляды.

Глава 16. Изгнание. Как пережить вынужденный переезд

В Древнем Риме человека могли приговорить к изгнанию за многие преступления (как реальные, так и выдуманные) – и статус философа заметно увеличивал шансы на такой приговор. Философов изгоняли из Рима по меньшей мере трижды: в 161 году до н. э., при императоре Веспасиане и его сыне Домициане[295].