Радость

В контексте терапевтического процесса как власть, так и воля представляют собой негативные силы, препятствующие исцелению. Власть находится в мозгу у терапевта, поскольку он рассматривает себя как посредника, который в состоянии вызвать в пациенте желательные изменения. Своим осознающим разумом терапевт может понимать, что не в силах изменить пациента, но имеющееся у него знание психологических нюансов, лежащих в основе дискомфорта или дистресса пациента, может давать ему ощущение власти, если сам он, подобно большинству людей в нашем культурном круге, представляет собой нарциссическую личность и нуждается во власти для поддержания самомнения и собственного внутреннего имиджа. Эта власть реализуется через его оценку аналитического материала и контроль над ним. Тем или иным способом терапевт выказывает свое одобрение или неодобрение того, что говорит и делает пациент. И поскольку именно он является тем гидом, который должен провести пациента через преисподнюю, то он действительно располагает указанной властью. Точно так же обстоит дело с любым родителем. Если терапевт отрицает наличие у себя подобной власти, то это означает потерю контакта с реалиями жизни. Вопрос состоит в том, ограничивается ли он тем, что распознает факт наличия у него власти и принимает это к сведению, или же позволяет данному факту ударить ему в голову.

Власть представляет собой тот спорный вопрос, с которым я боролся в течение всей моей деятельности как практикующего терапевта. Обладая способностью отчетливо видеть проблему пациента путем чтения языка его тела, я питал убежденность в своем умении подсказать обратившемуся ко мне человеку, что именно он должен делать для того, чтобы ему стало лучше. Когда пациент делал то, что я ему указывал, он, как правило, действительно чувствовал себя лучше, но это улучшение не было стабильным. Хотя от Райха я научился тому, что основная проблема состоит не в том, чтобы делать, а в том, чтобы чувствовать, моя собственная личность не позволяла мне воздержаться от попыток все-таки добиться настоящего и долговременного улучшения. Видимо, во мне сидела убежденность в том, что если мне действительно удастся это сделать, то я тем самым лишний раз дам подтверждение своим качествам личности высшего порядка, на что я в глубине души претендовал смолоду. Я глубоко уверен, что в нашей культуре большинство, почти все люди неисцелимо заражены идеей, что человек должен стараться, чтобы это произошло — иными словами, чтобы стать здоровым и богатым, преуспевающим и наделенным любовью. Я знал, что это утверждение справедливо применительно к моим пациентам, и понимал, что оно в равной мере относится и ко мне. Но ведь если тем, что мы ищем, является страсть, сексуальное удовлетворение и радость, то это нельзя заставить произойти, наступить вдруг — точно так же, как нельзя одной лишь волей и усердными стараниями добиться, чтобы вдруг произошло рождение новой жизни.

Когда я работаю с людьми, то все время осуществляю контроль за терапевтическим процессом, поскольку являюсь провожатым или даже поводырем. На мне лежит ответственность — понять пациента и его проблемы, а также изложить их ему таким образом, чтобы он также мог видеть и понимать их. Без моего понимания мы оба будем блуждать в потемках; без его понимания заблудшим будет он один. Это моя ответственность — направлять его по дороге, ведущей к самопостижению. Однако само исцеление лежит за пределами того, чем я могу управлять.

Исцеление представляет собой естественную функцию самого тела. Если мы порежемся или как-то иначе поранимся, то разве наше тело не исцеляется самопроизвольно? Живые организмы были бы не в состоянии просуществовать сколько-нибудь долго без присущей им врожденной способности к излечению своих ран и заболеваний. В качестве врачей мы в состоянии помочь естественному процессу выздоровления, однако мы не умеем обеспечить его. Но если вышесказанное верно, то почему же у нас нет врожденной способности самопроизвольно излечивать разные эмоциональные расстройства, которые представляют собой в такой же мере ранения тела, как и разума? Ответ на этот вопрос заключается в том, что мы сами не позволяем этому излечению произойти. Как мы убедились в предшествующих главах, из страха мы сознательно и бессознательно препятствуем излечению, блокируем его. Мы не в состоянии избавиться от страха одним лишь обдуманным и намеренным волевым актом; все, что мы можем сделать, — это подавить страх таким образом, чтобы не испытывать страха перед страхом. Однако следствием подобного поведения оказывается подавление всей жизненно важной деятельности тела, включая процессы естественного и спонтанного излечения. Только отказом от контроля со стороны эго можно добиться того, чтобы тело человека могло в полном объеме сохранить свою витальность и энергию, свое натуральное здоровье и страстность.