Радость

В ранние доисторические времена человек целиком и полностью жил в естественном мире живой природы — как одно из животных среди многих других. Это была эпоха невинности и одновременно свободы. В мифологии те давние времена считаются райским, «золотым» веком, поскольку глаза в ту пору у всех сияли, а сердца были переполнены радостью. Разумеется, тогда также существовали и боль, и горе, потому что эти чувства в такой же мере невозможно отделить от удовольствия и радости, как ночь не может быть отделена от дня, а смерть — от жизни. Но жизнь, в которой присутствуют удовольствие и радость, может дать возможность вынести, перетерпеть и горе, и боль. Подобная полнокровная жизнь резко контрастирует с нашим нынешним существованием, в котором присутствует лишь немного удовольствия и совсем мало радости, если она вообще появляется. Нужно быть безнадежно слепым, чтобы не замечать этой реальности в лицах и телах людей, встречающихся тебе на улицах или в других общественных местах. Эти лица большей частью бывают жесткими и стянутыми, подбородки — зловеще выпяченными, глаза — тусклыми, перепуганными либо ледяными. Все это совершенно очевидно любому непредвзятому взгляду, невзирая на маски, которые люди натягивают на себя, чтобы скрыть за ними свою боль и печаль. Тела встречных закрепощены или расхлябаны, и им присущ огромный избыток веса либо чрезмерная худоба, следы изнеможения либо зажатости. Разумеется, из этого скорбного описания имеется много исключений, но подлинная красота — все же редкость, а истинная грациозность почти не существует. Картина складывается трагическая. В противоположность этому, недавно по телевизору я видел в документальном фильме юную девушку, принадлежащую к одному из самых бедных племен на свете. Это были кочевники, обитающие где-то в пустыне Сахара. Девушка тащила на спине вязанку сучьев, которые она собрала в окрестностях стоянки своего племени и сейчас несла туда, чтобы помочь разжечь и поддержать вечерний костер. Поскольку ночи в Сахаре пронизывающе холодные, эта связка сучьев служила ее вкладом в бытование народа, к которому она принадлежала. Скромная охапка являлась зримым выражением ее любви, и тело девушки отражало радость, которую она ощущала. Глаза у нее блестели, а лицо лучилось теплом. Я никогда не забуду этих кадров.

Такого лица мне не доводилось видеть «в натуре» на протяжении многих последних лет, но я помню, что в мою бытность нью-йоркским мальчишкой подобные выражения часто встречались у девушек и молодых женщин. Это было совсем другое время и, позволю себе заметить, совсем другой мир. В нем не было автомобилей и не было холодильников. Лед доставляли специальные разносчики, а уголь привозили на фургонах, в которые была запряжена обыкновенная лошадь. Время текло медленнее, и кругом было гораздо тише. Люди располагали свободным временем, чтобы посидеть на лавочках перед домом или просто на ступеньках и потолковать друг с другом, лениво перекидываясь словечками. Этот мир был далек от рая, и я вовсе не был счастливым ребенком, но все-таки припоминаю радостные периоды, когда мы, дети, играли на городских мостовых в свои нехитрые игры. По сравнению с теми временами нынешний Нью-Йорк, где по-прежнему находится мой кабинет, вызывает какое-то ирреальное ощущение, иногда близкое к ночному кошмару.

Пожилые люди вообще высказываются о давних временах в гораздо более благоприятных выражениях, нежели о нынешних. Так было и в пору моей молодости. Это можно объяснить тем фактом, что человеку свойственно видеть свое прошлое юными глазами, в которых было куда больше возбуждения, волнения и надежды. Но хотя подобные соображения вполне справедливы, ничуть не менее справедливо и то, что за время моего довольно долгого пребывания на этом свете качество жизни сильно ухудшилось. Хотя в настоящее время я лично ощущаю больше радости, чем когда-либо раньше, я убежден, что в каждом крупном городе идет постоянно нарастающая потеря свойств и качеств, благоприятствующих радости жизни, потеря, которая прямо пропорциональна росту богатства, процветания и власти. Мы превратились в материалистическую культуру, где стала доминировать экономическая деятельность, направленная исключительно на приумножение всяческой власти и производство всякого рода вещей. Концентрация на власти и вещах, которые принадлежат внешнему миру, подрывает ценности внутреннего мира — такие основополагающие ценности, как достоинство, красота и милосердие.