Радость

Кто-то может думать, что наказание ребенка за выражение гнева представляет собой один из способов обучить малыша надлежащему социальному поведению. Увы, истинный результат подобных действий бывает совсем иным: дух ребенка оказывается сломленным, и он легко подчиняется любой власти. Конечно, ребенка непременно следует учить правилам общественного поведения, но делать это нужно так, чтобы в результате не пострадала его личность. В Японии я видел трехлетнего карапуза, который в буквальном смысле слова колотил ручонками мать, а та не предпринимала никаких усилий остановить его или хотя бы сделать выговор. В традиционной японской культуре ребенком совершенно не управляют вплоть до достижения им шестилетнего возраста, поскольку до этого момента любое его поведение не только не осуждается, но даже одобряется как естественное и невинное. Впрочем, и после того как ребенку исполнится шесть лет, процесс его социализации сводится к тому, что его стыдят, а не подвергают физическим наказаниям. В античные времена при воспитании спартанских детей, которых специально учили быть бесстрашными воинами, вплоть до достижения того же шестилетнего возраста не подвергали воздействию ситуаций, которые могли бы вызвать испуг, а также не наказывали; это делалось для того, чтобы оградить дух ребенка от вредных для него воздействий.

Ребенок, способность которого выражать гнев не подавлялась, никогда не станет вечно раздраженным и гневливым взрослым. Невзирая на то что у таких людей есть характер, они проявляют тенденцию быть мягкими, если их не обижают и не делают объектами насилия. Их гнев, как правило, адекватен ситуации, поскольку его не подпитывают оставшиеся в свое время не разрешенными конфликты или прошлые травмы. Люди, которые быстро вспыхивают или скоры на скандал, словно сидят на большой груде подавленного гнева, который находится у них близко к поверхности и потому легко может быть спровоцирован. Гнев, высвободившийся благодаря провокации, мало что дает для разрешения лежащего в глубине конфликта, который состоит в страхе выразить свои убийственные чувства по отношению к родителю или к другой авторитетной и полновластной фигуре, разрушавшей в свое время цельность ребенка. Этот конфликт таится наглухо запертым в напряженности плеч и верхней части спины, и его можно преодолеть только направив давний гнев против того лица, которое несет ответственность за застарелую травму. Однако в жизни гнев зачастую обращается вовсе не на того человека, поскольку рана — стародавняя. Подходящее место для подлинной разрядки можно найти в кабинете психотерапевта.

Многим детям прививают идею, что гнев плох с моральной точки зрения. Человек, мол, должен проявлять понимание, видеть резоны и позицию другого человека, подставлять другую щеку, прощать людям и тому подобное. В пользу подобной философии можно выдвинуть много аргументов при условии, что в результате следования ей человек не станет калекой или неполноценной личностью. Однако в большинстве случаев установка на то, чтобы видеть и понимать позицию других, сводится к отрицанию самого себя, причем истоки подобного самоотрицания лежат в страхе. Конечно, прощать других — это признак милосердия, но выбор должен носить реальный характер. Человек, который не в состоянии впасть в гнев, действует, как правило, исходя не из рационального выбора, а из владеющего им страха. Мой многолетний опыт свидетельствует, что все мои пациенты изначально не могут свободно и во всей полноте выразить свой гнев. Уильям вырос и воспитывался в религиозном доме, где, по его словам, никто и никогда не проявлял гнева. Он утверждает, что и сам ни разу в жизни не гневался. Мать воспитывала его так, чтобы он был идеальным ребенком, ангельски послушным и во всем милым. Хотя со своими светлыми вьющимися волосами Уильям иногда л выглядел вполне по-ангельски, милым он наверняка не был. В его личности крылась масса невысказанной горечи. Часто он жаловался на неудачи, фрустрацию и разочарование в своей профессиональной карьере, равно как и в любовной жизни. Этот мужчина испытывал постоянное разочарование, поскольку был не в состоянии достигнуть той цели, которую ставила перед ним и добивалась от него мать, — стать выдающимся человеком. Да и позднее, уже смирившись с провалом этого честолюбивого устремления, Уильям все равно продолжал пребывать разочарованным, поскольку до сих пор не освободился от воздействия матери, чьим ангелоподобным маленьким мальчиком он оставался и по сей день.

Уильям ни разу за всю свою жизнь не ощутил никакой радости. Испытывая непосильное бремя неосуществимой мечты и став ее заложником, он и в ранние годы жизни был лишен невинности и свободы, которые естественны в детстве. Ему никогда не представился случай и не предоставлялось право почувствовать гнев из-за такой обездоленности и тем более проявить его. Результатом всего этого явилась его вечная борьба за то, чтобы отыскать хоть какую-то минимальную радость в работе и в сексуальной жизни, но это оказалось невозможным, поскольку борьба и радость несовместимы.