Радости Рая

Итак, бабушке О в девяносто восемь лет приснилось, что ей шестнадцать лет и она подносила чарку сливовой водки корейскому демону пьянства, который на самом-то деле одушевлял собой корейский рай на земле, по имени Старший Брат Тигра. В этом раю, было сказано, на том отрезке бесконечного пространства, что называлось Государством Силла, не знали бытового воровства, и эта всеобщая привычка, ничего друг у друга не красть, осталась потом надолго, на века. И когда почти столетней старухе, девице шестнадцати лет, приснился корейский рай в образе корейского демона пьянства, который доволен юной красавицей О, ее манерами, прическою и цветом одежды, корейский рай на земле официально завершился. Ибо в то время, пока старуха спала сидя, выгнув дугою худенькую спину и уткнувшись сморщенным, как увядший плод гинкго, лицом в свои колени, — в королевском дворце произошел кровавый переворот, юный двенадцатилетний король был свергнут и убит, а его убийца, родной дядя, безобразник и пьяница, совершил воровство — украл трон у племянника. Так была разрушена вековечная традиция нации — не укради; и тотчас закончился сон бабушки О, которой когда-то было шестнадцать лет, а потом стало девяносто восемь. Ей приснился сон о корейском рае.

Но вот я, тысячелетний пилигрим на земных путях, пришел на эту землю вслед за Александром — не Македонским, но моим дедушкой, — и между мною и обоими этими Александрами ничего нет. Я так же, как и они, ходил по земле в поисках рая, дошел до Индии и Средней Азии и вот теперь оказался в южном краю Кореи, на развалинах древнего рая, от которого остался единственный его признак: дома в Убежище Иисуса не закрывались на замок, на дверях не было запоров, и, уходя надолго из дома, Моксаним оставлял дом открытым. На мой вопрос, бывали ли здесь случаи воровства и грабежа, он ответил, что не помнит и никогда не слышал о подобном. Правда, для вящей убедительности он добавил, что такое происходит в силу того, что народ здесь искони кормился землей, никакого злата-серебра не держал в домах, а в дом священника никакой вор не осмелился бы войти — под страхом небесной кары.

Сочувствуя мне в моем духовном рвении — найти и испытать на этом свете радости рая, Господь и послал меня в этот поистине райский уголок на земле Кореи, в провинции Чола, в поселок с названием Санне, в дом с названием Пристанище Иисуса. Знать, Иисус бывал здесь, и я был, вслед за ним, и мне было так хорошо и спокойно, как никогда за все мое путешествие по мирам длиною в тысячи тысяч лет земного времени.

Всесилие Хайло Бруто над людьми словно заканчивалось в пределах этого зачарованного поселка, расположенного в глубокой горной долине, по дну которой среди круглых оглаженных водою камней протекала нешумная река. Сплошного ровного течения у нее не было, она струилась по всей своей ширине, с разной скоростью своих разрозненных протоков, — но эта разноструйность в общей серебряной ленте извилистого русла сплеталась в единую журчащую фугу, полифонию постоянства, имя которой Чхунян.

Она была верна своему возлюбленному Монену, изнеженному сыну правителя Намвона, которого сменил другой правитель и который захотел приблизить Чхунян к своему ложу, но девушка не далась, хотя ее били и мучили в темнице Намвонской управы, затем прошли века ее немеркнущей славы, и она стала символом корейского рая, в котором женщина верна своему мужу всем телом и всей душою.

Два Александра, Македонский и корейский, нешуточно забражничали в подворье, за воротами по имени Охрем. Им принес крепкой русской водки демон таинственных зелий по имени Старший Брат Тигра, шестнадцатой величины звезда после Полярной, сиречь к тому же — Корейский Рай, Приснившийся Бабушке О, Которой Исполнилось шестнадцать и девяносто восемь лет в конце эпохи Сила.

Древний македонец и не менее древний кореец, мой дед, сошлись благодаря тому, что я умирал, достигнув наконец-то рая в горах Дири, в подворье с названием Пристанище Иисуса. Я умирал в полном здравии, в ясном рассудке, освещенный теплым заревом осенних кленов, густо обрызганных золотистыми каплями зрелой хурмы, лежа на теплой земле, под ступенчатыми рисовыми полями у проезжей дороги. Надо мною качались и сияли светло-лиловыми, белыми, темно-лиловыми и ярко-пунцовыми лепестками цветы придорожные — Косымосы. Я умирал, потому что не было сил больше жить в мучительной неизвестности, что же это такое — радости рая, даже если ты вернулся в древний рай своей родины, и черноглазые ангелы встретили тебя чудесным песнопением, выстроившись перед тобою полукругом, держа раскрытые к небесным милостям светлые ладони.