Радуга 1

Сидели себе эти полярные хомяки в своих норах, кушали подножный корм, ходили друг к другу в гости и в ус не дули. Вдруг самый авторитетный лемминг, невесть откуда сыскавшийся, кричит: «Пацаны, побежали!» — и все дружно ломанулись вперед. Бегут, радуются, подмигивают друг другу, толкаются плечами и поедают все на пути. Хорошо им бежать, можно даже совокупляться на ходу: они — лемминги — к этому делу почему-то приспособлены. Кто-то чуть приостанет, в раздумьях, его сразу песцы — хвать, за шиворот — и в пасть. Орлы летают сверху и косятся на беглецов. «Курлы», — говорит один орел другому. «Курлы, курлы», — отвечает другой. «Видал, как чешут?» «Знатно мчатся», — соглашается орел. — «Только вроде бы впереди — обрыв типа пропасть». «Ну и пущай полятают!» А вожаки тем временем тоже обнаруживают, что бежать дальше, вроде бы и некуда, крылья не произрастают, пора стопориться. Но вся последующая банда наседает, пихается и мнется. Делать нечего: прыгают лемминги с обрыва, бьются головами о скалы и кровавыми ошметками осыпаются в море. Те, что в авангарде бежали, и рады бы больше не участвовать в марафоне, но ничего уже не поделаешь. А задние, как самые тупые, бросаются вниз со счастливой улыбкой: раз все уже сиганули, значит, и им не только можно, но и нужно. «Прощайте, товарищи!» Поодаль хохочут, лежа на спинах и дрыгая лапами песцы, лисы и прочие разные полярные хорьки. Сверху камнями падают орлы и тоже валяются в приступе безудержного веселья по мшистой земле. «Чего не жилось этим леммингам? Ну, народ!» Смех их всех был неискренним. А на опустевшие угодья приходят, хитро переглядываясь, другие полярные хомяки, неторопливо обустраиваются и принимаются за подножный корм.

Перешла Саша на работу в Счетную палату аудитором. Вроде бы и ничего, но на самом деле — все. Не ВСЕ, конечно, но тоже изрядно: перспективы, решения, деньги и даже полномочия. Образовалась очень даже шикарная квартира, транспортное средство из конюшни «Мерседес», некоторая финансовая независимость от любых инфляций. Старый приятель, некогда работавший в проектном НИИ, умница и весельчак, постепенно стал близок и даже дорог. Они проводили все больше времени вместе.

Однажды, на старой бабушкиной даче, после замечательной рыбалки с Ростоцкими, сидели они у костра, отмахиваясь от вялых, но очень настырных комаров. Кушали шашлык, запивая красным вином, разговаривали ни о чем и смеялись, как можно смеяться только в молодости, искренне уверовавши в то, что она будет длиться бесконечно.

— Странный ты человек, Николай! — сказал вдруг Андрей Ростоцкий. Прозвучало это совсем необидно, вполне уместно, и нисколько не портило атмосферу уюта и покоя. Так иногда бывает, когда корявое замечание, произнесенное без всякого умысла, без зла и поддевки не ломает общение, не вызывает неловкость, а одинаково безвредно воспринимается всеми.

— И Саша, и ее друг Николай, и сам Андрей, и громадный лысый горбоносый Володя-азербайджанец, коллега Ростоцкого, прыснули со смеха, будто произнесена была замечательная шутка.

— Нет, ну в самом деле — смотришь на всех так, будто пытаешься запомнить все до мельчайших подробностей: и слова, и поступки. Может, ты сексот? А, Коля?

— Да просто не так часто доводится сидеть за одним шашлыком, — Саша взмахнула шампуром, как дирижерской палочкой, отчего сочные капли улетели в костер, — с «Правдой лейтенанта Климова», «Эскадроном гусар летучих» и «Непобедимым»…

— А также «Они сражались за Родину», — добавил Николай.

— Стоп, стоп, ребята, — поднял руки Андрей. — Не будем о былом и грустном. Будем о грядущем и радостном. А, может быть, ты потенциальный писатель? Как Даниэль Дефо какой-нибудь?

— Да нет, к сожалению, — вздохнул Николай. — Мое поприще скучно и не позволяет заниматься творчеством. Да и к разведке, как Дефо, я, увы, не принадлежу. Но это неважно. Хорошо здесь. И мы, наверно, поженимся.

Все, сидящие у костра сразу, как по команде заулыбались, заблестели глазами и уставились на невозмутимо смакующего вино Володю.

— А я что? — сказал он, обнаружив себя внезапно в центре внимания. — Я ничего. Я согласен, Николай.

Жизнь шла. Погиб в горах Андрей Ростоцкий, уехал в Америку Володя-азербайджанец, родилась Маша. Николай завязал с работой в своем НИИ — все равно зарплату не платили. На шее у жены сидеть он не мог, поэтому всегда был в поиске достойного заработка. Сашиного жалованья вполне хватало на безбедное существование, но Коля, как и положено мужчине, смириться с этим не мог. Деньги у него откуда-то образовывались, но об их происхождении он отвечал уклончиво, шутками уходил от ответов. Впрочем, Саша и не настаивала. Ей хватало семейного счастья.

Тут бабахнул выстрел из танка по Белому дому, как в свое время залп Авроры. Жулики, проходимцы и казнокрады ринулись в атаку на других, менее счастливых жуликов, проходимцев и казнокрадов. Потузили друг друга для приличия, договорились о сферах влияния и ну, играть в Выборы.