Радуга 1

Он покрутил верньер настройки, погонял бегунок туда-сюда — тишина. Наконец, догадался прибавить звук. Сразу же из динамика послышался шум неизвестно чего. Радиопомехи шипят, или попискивают, а это был просто гул, реагирующий на изменение диапазона только своей тональностью. Иногда к нему добавлялись щелчки, как от взбесившегося метронома.

Минут пятнадцать Шурик крутил колесико вправо до упора — влево до упора. Гудение иногда менялось воем, вой плавно перетекал в щелчки, щелчки обрастали гулом, но ничего заслуживающего внимания не прослушивалось. Так, наверно, в подводных лодках гидроакустики слушают, как киты на кальмаров войной идут.

Он сварил себе кофе и подумал, что с таким же успехом можно и рябину пожечь, как у древних карелов принято: кровь выступит от жара на стволе — война случится, водица потечет — мир, мед появится — гости будут.

Не выпуская из руки кружки, он повернул настройку. Где-то по ходу движения, вдруг, из динамика раздался, перекрывая воющую, гудящую, щелкавшую какофонию, голос. Так могла бы говорить какая-нибудь дрессированная собака, чьи голосовые связки приспособлены под другие звуки — лай, например, или рычание. Шурик одернул руку, осторожно положив на пол недопитый кофе и попытался вспомнить, что же это было.

«Су-ка», — прохрипела из «Ильи Муромца» дрессированная собака.

— Лучше лаптем воду черпать у себя, в родной сторонке, чем в стране чужой, далекой мед — сосудом драгоценным, — проговорил Шурик, цитируя внезапно возникшие в памяти слова из 7 руны «Калевалы». Слова эти здесь были неуместны, но звук своего голоса придал некой уверенности. Он снова принялся за кофе, машинально отмечая про себя великое желание не сидеть в полумраке одинокой настенной лампы, а включить полную иллюминацию. Бесконтрольно, Шурик несколько раз как-то воровато обернулся по сторонам.

— Да что это за пьяные выходки! — снова сказал он громким голосом и добавил. — Сам дурак.

Проверив запись, старательно фиксирующуюся на свой лаптоп, он несколько раз прослушал слово, ограниченное его монологом. Было, конечно, слышно не очень хорошо, но тем не менее вполне различимо.

Что-то, то ли атмосферное электричество, то ли заблудшая радиоволна, сложило звуки в нехорошее слово. «Илья Муромец» как-то даже притих, словно стыдясь произнесенного.

— Итак, продолжим! — Шурик поставил пустую кружку на стол и даже хлопнул в ладоши, как пьяница перед очередной рюмкой водки.

Он начал медленно крутить верньер, стараясь вернуться на диапазон, где был выявлен членораздельный глас.

То, что из динамика вдруг раздался крик, исполненный ненависти и злобы, его уже не удивил. Наоборот — воодушевил, хотя и заставил вздрогнуть от неожиданности. Значит, его попытка услышать сквозь технические шумы нечто необъяснимое оказалась вполне успешной. Крик продолжался довольно долго, где-то с полминуты, наверно, отчетливо накладываясь на гудение. Потом он неожиданно прекратился, и после паузы тот же неестественный голос прохрипел: «Fan-ny». Шурик успел предположить, что слово это уже на английском, и ему соответствует перевод из разряда нецензурных, как, вдруг, из «Ильи Муромца» начал подниматься дымок.

Пока он пытался сообразить, что же делать дальше, дым загустел и окрасился чернотой горящей резины. Из динамика рвался наружу сумасшедший крик затянутого в смирительную рубашку больного, а Шурик схватил вилку, чтоб выдернуть ее из розетки, что вполне рационально, если бы не одно «но».

Провод плавился и раскалялся по всей длине, эбонитовая вилка угодливо прилипла к коже пальцев, ибо ее температура взлетела к точке кипения воды, если не выше. Все это произошло в одно мгновенье, потом внизу, на электрическом щите выбило предохранитель. Сидевший невдалеке Великанов услышал характерный щелчок отстрелившегося контактора, а кошка вскочила на подоконнике, как ошпаренная: шерсть у нее поднялась дыбом, она зашипела и завыла по-кошачьи, одним горлом, глаза широко раскрылись.

Но Шурика уже успело изрядно тряхнуть жалкими 220 вольтами, что, присовокупливая к этому боль от жесточайшего ожога всей ладони, ввело его в состояние нестояния: случилась кратковременная потеря, если так можно выразиться, сознания. Он лишился чувств, и последнее, что смог услышать, был тот дикий крик, разрывающий на части старую бумагу динамиков «Ильи Муромца».

16. Белый шум. Развитие эксперимента

Забытье инвестигейтора длилось совсем недолго, минуты две — три. Далее, если верить опыту настоящих медиков — практикующих ментов, человек уже не без сознания, а просто спит. Исходя из таких предпосылок ментами неоднократно делались обвинения: пролежал без движения час, значит, пятьдесят восемь минут спал, будучи под воздействием или алкоголя, или наркотиков. Иначе, как бы организм справился с такой болью! Выходит — сам виноват, заявление не принимается.

Шурик, наверно, действительно заснул, пренебрегая отчаянной болью в ладони. Он даже увидел сон, настолько мучительно безотрадный, что выбраться из его плена ему помог только Великанов, спустя десять минут поднявшийся в студию.