Радуга

Как библия гласит, уняв потоп зловещий,
Всемилосердный бог, исполнен воли вещей,
Взял и швырнул дугу туда, за гребень туч,
На семь частей дробя дневного солнца луч.
Еще бежали с гор последние потоки,
По лужам хлопал дождь, дул ветер толстощекий,
Но дивная дуга, воздвигнутая богом,
Явилась в небесах внушительным залогом
Того, что стихнет дождь, уляжется вода
И что потопов впредь не будет никогда.
Вот почему с тех дней, с тех стародавних пор,
Едва пройдет гроза, мы устремляли взор
На радугу-дугу, на радужные краски.
Ах, мы попали в плен к религиозной сказке!
Ведь не один поэт издревле был готов
Воспеть и радугу и семь ее цветов,
А музыкантами те семь оттенков цвета
Давно воплощены в квартеты и терцеты.
Так ублажала нас поэзия. И все ж
Господь нас обманул. Все, что сказал он, — ложь!
Сияла радуга, дразня людское зренье,
А на земле — война, потоп и разоренье.
Бессовестный грабеж оружие кует,
И жертвам несть числа, и душу давит гнет.
Шквал газа и огня — последний крик науки —
Обрек людей на смерть, на ужасы и муки…
Но вопреки всему не выцвели цвета!
О, как прекрасна ты, земная пестрота!
Жизнь возрождается, не ведая уныний.
Пылают красный цвет, оранжевый и синий.
Земля рядится вновь в весенние одежды.
Смотрите, ей к лицу зеленый цвет надежды.
И радостно поет согласный красок хор:
Над смертью жизнь царит всему наперекор!
Так радуга средь туч, смеясь, взывает к людям:
— За дело! Не зевать! И счастье мы добудем!..
В чем сущность бытия? Чтоб, призванный к труду,
На свете человек жил с разумом в ладу,
Чтоб мира он достиг — своей мечты заветной,
Там, на щите небес герб светит семицветный!
Давайте же войну лишим отныне власти,
Для всех людей открыв дорогу в мир и в счастье, —
И радужный венец, которым грезил Ной,
Украсит навсегда свободный шар земной!

Перевод Л. Гинзбурга

Мальвы

ни высились перед домом — кроваво-красные прямые мальвы, устремляясь в голубой и золотистый день, словно древки пик, обвешанные, пурпурными колокольцами и зелеными пуговицами. Шестнадцатилетняя Аннелиза Шустов стояла перед забором, маленькая, живая, черноволосая. Она стояла, к сожалению, по другую сторону ограды и с восхищением смотрела на цветы. Право, их стоило пожалеть. В саду перед беседкой напротив белого дома сидели несколько мужчин, они были без пиджаков и курили, и пахло там нехорошо. Можно подумать, что ей, Аннелизе Шустов, очень хотелось иметь такие мальвы. Нет, это просто ужасно. Разве ее не послали собрать «пукет» для дылды? У мамы вечные причуды. Приезжает вдруг в гости из России и говорит: «Аннелиза, не нарвешь ли ты букет для фрейлейн Блаукепунктер? Я считаю, что это следует сделать». — «А я нет, совсем не считаю», — то есть Аннелиза только подумала так. «Хорошо, мама», — сказала она. Пойдет ли Макс? Нет, Макс не пойдет. Значит, ей придется идти одной. Наклоняться — вот терпеть не могу. И вообще старомодно и скучно преподносить «пукеты». (Аннелиза Шустов вместо слова «букет» всегда употребляла это простонародное словечко, которому научилась у Макса.) Да и подходит ли это к ее «стилю»? Конечно, нет!