Радуга чудес

Будучи человеком дела по натуре, он решил, как говорится, поставить точки на «и». Первым делом надо было установить — действительно ли в прошлом столетии тут жил человек по имени Эрнест Шпигель. Он отправился в соответствующее городское учреждение и, задобрив архивариуса щедрой мздой, уговорил его выбрать из старых записей все, касающееся Эрнеста Шпигеля.

Со своим заданием архивариус справился быстро: через пару дней Т. уже держал в руках точную справку, сообщавшую о том, когда родился Эрнест Шпигель, где жил, на ком женился и где похоронен. В справке были и другие указания, из которых Т. узнал, что у него в этом городе осталось немало родственников по той, другой жизни.

Т. решил все, по возможности, лично проверить, и начал свой обход с кладбища. Здесь дело обстояло труднее: кладбище было огромное, и в начале Т. растерялся, стоя перед лесом крестов и памятников. Но после поисков, главным образом, благодаря помощи кладбищенского сторожа, он очутился перед обомшелым снизу каменным памятником, на котором прочел, как бы сказать… собственное имя…

Он замер перед этим памятником с непередаваемым чувством — он стоял у своей собственной могилы. Какой человек, кроме него, мог похвастаться этим? Да, это было его имя, вернее, одно из тысячи имен, которые он когда-то носил… А разве только его имена менялись? С каждым именем была связана новая роль, которую приходилось играть какое-то количество лет, после чего он сходил со сцены. Роли кончались, но Актер оставался! Каких только он не переиграл ролей! Тут, наверное, были короли и рабы, бродяги и труженики, проповедники и разбойники всех их переиграл он на своем веку… А причем тут век?.. Это уже не век, а что-то из вечности — Актер был вечен и бессмертен… Кто этот Актер? Крупица вечности, стремящаяся познать самое себя… Но в таком случае (тут теплая волна, начавшаяся в сердце, залила его вплоть до кончиков пальцев) мог ли он чего-либо бояться на свете? Смерти? Да он умирал тысячи раз и стоял сегодня гордо, попирая собственный прах!

Он ушел от могилы, обретая драгоценный дар — бесстрашие, и чувствовал, что уходит другим человеком, необычайно окрепшим; что вместо ничтожных целей, какие ставит перед собой человеческая ограниченность, перед ним засверкали совершенно другие цели, неизмеримо прекраснее; они звали в Беспредельность… Он сам был частью этой Беспредельности…

* * *

Еще он посетил указанных в справках архивариуса родственников. У одного обнаружил в семейном альбоме фотографию Эрнеста; вернее, это была не фотография, а значительно выцветший дагерротип, на котором он был снят с бородой.

Т. выпросил на время фотографию, отправился к парикмахеру и попросил приделать ему такую же бороду, как на фотографии. Когда он после визита в парикмахерскую сфотографировался, обнаружилось значительное сходство.

Впрочем, последнее обстоятельство, скорее всего, следует отнести к случайности, так как при перевоплощениях физический облик одной и той же индивидуальности обычно значительно меняется.

Знакомые все места…

«И к этим грустным берегам

Влечет меня неведомая сила…»

В первую мировую войну я был мальчишкой и вместе со своими родителями ехал из Польши в беженском эшелоне куда-то на восток. [39]Поезд остановился в Минске где-то на путях. Я потихоньку слез по железным ступенькам теплушки: уж очень мне захотелось побегать. А побегать-то оказалось негде: и по ту и по другую сторону нашего эшелона груженые составы стоят, и конца им не видно…

Я нырнул под первый состав, потом под второй и третий — а там оказалась площадка, довольно большая — бегай сколько хочешь!

Ну, набегался, стал нырять в обратном направлении, а моего эшелона нет — ушел… А, может, — я сам заблудился… Заревел я, а что сделаешь…

Так я остался в Минске и стал вести жизнь беспризорника. Ну, там всякое бывало, но не в том суть… Революция началась, большевики пришли к власти и меня с улицы подобрали — да в детдом. Когда подрос, отправился в военное училище — нас «красными курсантами» тогда называли.

Подошли первые летние каникулы, и у кого были родители, тем бесплатный проезд домой давали, а мне ехать некуда. Обидно стало — все едут… Дай, думаю, съезжу на Дальний Восток: мой приятель там жил в городе Никольск-Уссурийске; [40]заодно на новые места погляжу — никогда там не был…

Выписали мне литер, и я поехал. Подкатываем к перрону Никольск-Уссурийска, и тут со мною случилось странное такое происшествие.

Поезд остановился. Тут, известное дело, те, кому выходить — хватают свое барахлишко да на перрон через вокзал в город, куда кому надо…