Радуга и Вереск

— Зачем? А? Ну? Никкор? Мне надо срочно уносить ноги, понимаешь? Врубаешься? А твоя чувиха меня уже сдает с потрохами. Вон, видишь, звонит!

Косточкин оглянулся. Вероника держала у лица трубку и что-то говорила.

— Да нет, перестань…

Но Вася уже уходил вдоль сырой шумной дороги, неся рюкзак на одном плече. Хлопнула дверца, и из автомобиля вылезла дурочка.

— Васечка! — крикнула она и побежала за ним, мелькая рваными кроссовками и светлыми лампасами тренировочных брюк. — Васечка!

Косточкин стоял некоторое время в полном отупении, не зная, что делать.

51. Поющая книга

Васю и Валю он догнал и отдал все наличные, полторы тысячи. Вася торопливо сунул деньги в карман и, не благодаря, заспешил дальше, потом вдруг остановился и, обернувшись, попросил не говорить Веронике, куда они поедут, а лучше сказать, что поедут они другим маршрутом… Он задумался. Короче, автостопом по стране… На поиски Святой Руси.

— Да, Вальчонок? Ххы-хы-хи-хи-хи-хи-хи-хи-хи!..

Та запела, пританцовывая:

— «А мы, нищая бра-а-а-тья… Мы, убогие лю-ю-у-у-ди… Должны Бога моли-и-и-ти… У Христа милости проси-и-и-ти… За поящих, за кормящих… Кто нас поит и кормит… Обувает, одевает… Христу славу отсыла-а-а-ет… Сохраняй вас и поми-и-и-луй… Сам Христос Царь Небе-э-э-э-сный… Богородица Мать Бо-о-о-о-жья… Мать, Пречистая Цари-и-и-и-ца…»

И они пошли дальше.

Косточкин спохватился, что сумку оставил в автомобиле. Он надумал сфотографировать этих двоих, уходящих по сырой темной дороге, освещаемых то и дело фарами. Хотя ничего и не будет видно…

Он вернулся к Веронике.

— Ушли? — спросила она.

— Да.

Они помолчали.

— …У меня было мало денег, — сказал он. — Всего полторы тысячи… Но я не ожидал от Васи… Хотя он всегда был себе на уме… Анархист-одиночка.

— Теперь их двое, — сказала Вероника.

Косточкин посмотрел на нее. Выглядела она очень сосредоточенной: брови сведены на переносице, взгляд устремлен куда-то… Вдруг она как будто очнулась.

— Но я могу добавить пару тысяч. Надо их догнать.

— Не стоит, — остановил ее Косточкин. — Только сильнее напугаются.

— Тогда сходи ты, — сказала она, копаясь в сумочке.

— Да вон я вижу банкомат у кафе, — ответил Косточкин и вышел.

Но пока он ходил к банкомату и снимал деньги, Вася Фуджи и Валя куда-то пропали с дороги. Дальше по дороге стояли какие-то склады, возле них громоздились фуры, загораживая вид на дорогу. И вот, пройдя эти склады, Косточкин увидел только пустую дорогу, уходящую вверх и скрывающуюся в тумане и мгле. Впрочем, то и дело мгла озарялась проезжающей машиной.

Косточкин постоял, озираясь, и вернулся к Веронике.

— Исчезли, — сказал он. — Может, спрятались. Дуракам вообще-то везет, могли и сразу сесть на попутку… Хотя и неизвестно, есть ли туда попутки… С кем им вообще по пути…

— Куда? — спросила Вероника бесцветно.

— Трудно сказать, — ответил Косточкин.

Странно, но он испытывал какое-то чувство вины… Перед Васей Фуджи? Или перед Вероникой и ее женихом? Он не знал толком. Вероника завела мотор, оглянулась, потом посмотрела влево и вывернула на другую сторону. Они покатили в город, видя в туманной мгле красные расплывчатые звезды телевышки.

Молчали.

— Но… по-моему, он спятил, — сказал наконец Косточкин.

Вероника не ответила.

— Бред какой-то… Разве могут за рассуждения в дурку? Это в СССР по психушкам народ гасили… Ну там, за свастику кого-то штрафанули… Да я особо за этим как-то не следил… Надо будет порыться. Ведь, похоже, со всеми нами что-то такое происходит… Мне всегда казалось странным, что вот мы спим или там кино смотрим, а космос взрывается и летит во все стороны. А теперь вижу, что космос-то — вот он, в нас и вокруг, совсем рядом. И Вася Фуджи, как Ван Гог…

— Да, — вдруг оживилась Вероника, — точно, один его автопортрет мне этот ваш анархист и напомнил. А я все думала, на кого он похож… Только маленький, тщедушный. Ван Гог, по-моему, был крупнее, основательнее.

— Да Вася ничего не рисует. Так, фотками балуется… Может, он грибов, как Саня Муссолини, нажрался? Надо будет позвонить нашим.

— Фашик?

— Саня?.. Ну да. В глюках пошел через пруд… Думал, перейдет, как посуху.

— Экзотическая компания.

— Да, один анархист, другой фашист, а Королек — наполовину армянин. И он, кстати, рад, что сейчас фашикам прищемили хвост. Говорит, раньше как весна или осень — отовсюду шипение: жид, жид. Ему это смешно. А эти-то не знают, что именно весной и осенью дружно шипят в унисон. Как лето устойчивое, теплое или даже жаркое, или зима морозная, солнечная, то и сходит на нет. А начинаются колебания весенние воздуха, вспышки на Солнце — и из всех подворотен только и слышно: жид. Так вот, а теперь почти и не шипят. Подсушили болото.

— …или нашли другого врага.

— Не знаю, но Королек порхает, песни сочиняет. А то уже намыливался в землю обетованную… А вот Вася Фуджи сорвался куда-то. Трэш какой-то.

— Одри Китчинг, конечно, крута, — машинально откликнулась Вероника.

— Это кто?

— Ну модель, родительница трэша… Но вообще-то запал у него, да, сильный.

— У кого?

— Да у Васи этого Фуджи.