Радуга и Вереск

А над течью реки раздавался воинственный клич товарищей панцирной хоругви: «Уууииы!» — словно реку одолевала стая волков. И — да, волчьи хвосты виднелись повсюду, наполовину вымокшие.

У одних лошади были сильнее, у других осторожнее, слабее, и отряд растянулся по реке. Передовые пловцы уже выбирались на берег. Николаус на середине ощутил мощный напор Борисфена. Так-то сверху, со стен замка или моста река представлялась не столь уж великой, ежели сравнивать с Вислой. Правда, и Висла в верховьях уже, но зато многажды быстрее и чище. Висла рвется к морю с гор, Борисфен — из болот.

Наконец и Вржосек достиг берега. Его ноги тоже вязли в иле, выдергивая их, он чуть не потерял сапог. Но вовремя остановился, вдел ногу глубже и снова рванул. Борисфен словно не хотел выпускать его, как и других товарищей, остывших уже в хладных водах и теперь проклинавших сию мерзкую московитскую грязь. Пан Копыто мрачно улыбался.

Бела вынесла Николауса на берег и ударила по цветущему дивно пестрому лугу. Душистый цветочный ветер обдувал мокрое и забрызганное грязью лицо Николауса, с него летела вода, шлепалась грязь. В сапогах булькало. Но этот полет по цветущему лугу уже захватил его, и в сердце вдруг явилось такое чувство, будто они и в самом деле только что одолели сильного врага. Волчий хвост, наполовину мокрый, все-таки развевался сзади. Одною рукой Вржосек держал повод, а другой отчаянно сжимал рукоять сабли, едва осиливая желание выхватить ее из ножен… Да против кого? Навстречу летели только цветочные волны.

Впереди скакали несколько товарищей. А дальше, у подножия холма, уже стояли два или три всадника и тот темный человек… Приближаясь к ним, Николаус внезапно заметил краем глаза что-то на пестро-зеленом склоне холма, повернул голову и сквозь прозрачные потоки травного цветочного воздуха узрел еще одного человека в густо-бордовом одеянии, а у дальнего подножия холма понурую лошаденку, привязанную к березе. Он сразу осадил Белу. Почему-то вмиг ему стало ясно, что никакие это не лазутчики.

Еще издали услыхал обрывки допроса. К чему сей расспрос? Он уже видел бобровые усы и округлую бороду травника, одеяние, похожее на рясу, подпоясанную на манер братьев францисканцев веревкою. Только теперь на его голове была обычная у московитов высокая белесая войлочная шапка.

— Пан Юрий! — крикнул Вржосек Пржыемскому. — Оставь!.. Сей муж — травник и живописец из замка Петр!

Петр подслеповато взглянул в его сторону.

Пржыемский на него тоже оглянулся и не мог скрыть досады.

— Откуда ты знаешь?

— Так недавно сей травник приходил к пану Плескачевскому лечить сына.

— Но зачем он скрывался? — возразил пан Пржыемский.

Петр смотрел вопросительно на Вржосека.

— Чаго гэты пан дамагаецца?[116] — громово спросил он, так что окружившие его всадники переглянулись, не ожидая столь сильного гласа из тщедушного тела.

Видимо, Петр-травник не хорошо разумел язык Короны, хотя ведь уже достаточно пожил под нею. А Пржыемский, отлично владевший и польским, и западнорусским, и литовским, нарочно говорил только по-польски, чтобы нагнать страху на этого старика.

— Ён хоча ведаць, навошта ты хаваўся і ўцякаў?[117] — сказал Николаус.

— Дык хто ведае, што тут за людзі прыехалі. Хвацкіх-то шмат хлопцаў, казакі, татары[118], — отвечал Петр, перехватывая другой рукой мешок.

— Да и что, коли он живет в замке? — возразил кто-то. — Как будто среди них не бывает лазутчиков.

— А что в мешке?

— Так кветкі і травы[119], — отвечал Петр.

— А там на гары?[120] — спросил Николаус, указав плеткой на цветущий склон.

Петр, как и все, тоже посмотрел задумчиво на склон, потом перевел глаза на Николауса и ответил:

— Так то мой памочнік[121].

Подъезжали остальные. Среди них и лейтенант Копыто.

— А, Пётр зёлкі, жывапісец! Здаровая! А там твая Вясёлка?[122]

– І табе здароўя, пан лейтэнант, так, вось збіраем, пакуль у сіле, кветкі ды травы для фарбаў і лячэння[123], — зычно отвечал Петр.

— А мае сокалы ўжо вырашылі, што вораг зарабляе[124].

— Сокалы? — переспросил Петр, озирая окруживших его всадников. — Так гэта я тут шукаю ўсё траўку-муравку[125].

— Сардэчна! Бог у дапамогу! Паехалі, паны, ў замак![126] — воскликнул Копыто, указывая перначом в сторону видневшихся на холмах над излучинами Борисфена недалеких башен, струящихся в солнечном мареве, словно рисунок дрожащей длани.

И все повернули лошадей и направились вдоль подножия холма. Проезжая мимо помощницы травника, глядели на нее. А пан Копыто махнул ей рукой и крикнул:

— Добры дзень, Вясёлка!

И помощница Петра поклонилась в ответ, да, распрямляясь, уронила такую же, как и на деде, войлочную белесую островерхую шапку, и на солнце вспыхнула золотом ее коса. Николаус придержал свою Белу. Да и остальные товарищи — волчьи мокрые хвосты — загляделись… Но тут их подхватил клич лейтенанта: «Давай, давай! Пошли!», — все пустили лошадей в галоп, просыхая на солнце и ветру.