Радуга Над Теокалли

Амантлан почти насильно положил голову Иш-Чель себе на плечо и притянул женщину к себе. Возможно, мужчина еще долго притворялся спящим, но то, что Иш-Чель уснула только под утро, это она хорошо помнила.

Утром их разбудила Ишто, заметив связанные пояса, женщина просияла:

— Поднимайтесь, дети! — супруги покорно поднялись, а мать Амантлана развязала узлы, освободив сонную Иш-Чель, у которой было одно желание — спать. Это ей было тут разрешено молодым мужем. Он осторожно провел рукой по разметавшимся по подушке волосам, стараясь запомнить ее образ, и тихо прошептал над нею модные в Теночтитлане стихи:

Пусть откроется твое сердце!

Пусть обратится ко мне твое сердце!

Все равно, ты мучишь меня,

Ты желаешь мне смерти!

И когда я уйду туда,

Где я погибну,

Разве ты заплачешь обо мне хоть раз?

Разве будешь обо мне печалиться?

Мы ведь только друзья!

Я ухожу туда,

Я должен уйти!

Иш-Чель сонно перевернулась на другой бок. Она смутно слышала то, что говорил Амантлан. Женщина не видела, как собирался муж, не видела она и его прощального взгляда.

Едва Теночтитлан простился с армией Амантлана, почтенная Ишто поставила дом верх дном, объявив, что семья военачальника отбывает в пригородное поместье. На недоумение Иш-Чель, она ответила доверительно:

— Если бы ты не носила ребенка, то мы бы остались в городе и соблюдали обычаи моего народа. Но, — мать Амантлана имела ввиду обычай ацтеков не соблюдать правила гигиены весь срок, на который отбывали главы семейств, а большая любительница чистоты и порядка, старушка на любила отказывать себе в удовольствии попариться в баньке. Поэтому, желая соблюсти внешние приличия, предпочитала уединение. Домочадцам было объявлено, что в положении госпожи ей больше подходит деревенская жизнь, а не суматоха огромного Теночтитлана с его постоянными праздниками, и вообще, такова воля Амантлана.

Слуги и домочадцы не собиралась перечить господам, спокойно упаковали многочисленные пожитки и переправили женщин в загородное поместье, в котором протекла размеренная жизнь затворников, пока не настало время родов.

Еще загодя из Теночтитлана была вызвана самая опытная знахарка — акушерка, в знаниях и умениях не сомневался никто. Она регулярно принимала роды у женщин, живших во дворце правителя.

Ишто в волнениях и переживаниях — в какой день родится её внук, призвала в дом опытного жреца, который умел читать по звездам, но так как младенец еще не явился на свет, и сказать жрецу было нечего, то он успокоил старушку, сообщив, что роды пройдут нормально и покойников в семье не предвидится. Очевидно, именно суеверие, что дух умершей при родах женщины будет бродить по дому и вынудил старушку, которая уже долгое время никуда не выезжала, покинуть дом в столице. Услышав сообщение, которое жрец основал лишь на беглом взгляде на молодую и здоровую Иш-Чель, почтенная Ишто успокоилась и перестала производить суматоху.

Мальчик родился быстро и без всяких трудностей. Знахарка обернула его в чистый кусок материи и вынесла во двор, где собрались все домашние. Она подняла младенца вверх и, произнеся соответствующие молитвы, передала его Ишто, так как та представляла род отца ребенка и была самой старшей по возрасту. Подержав, и пару раз почмокав губами, Ишто передала внука Горному Орлу, который с женой, как это требовал обычай, прибыли к своей приемной дочери. Мужчина, гордо показывая мальчика, произнес несколько стихов и пожеланий. Зеленая Ягода, как было положено, расплакалась и, утирая слезы, прошептала молитвы о благоденствии внука, крепком здоровье его матери.

Гостей усадили за праздничный обед. По обычаю хозяйка одарила всех дорогими одеждами, и родственники отбыли домой.

Знахарка, получив богатые подарки за свой труд, не собиралась домой, едва её подвезли к центральной площади, как она со всей прытью бросилась бежать к дворцу тлатоани. Отыскав в стене, окружающей сад и многочисленные дворцовые постройки, дверь, женщина условно постучала и прошептала заветное словечко, которое служило ключом, открывающим любые двери дворца. Её впустили и со всем почтением провели в покои сестры тлатоани Шочи, которая нетерпеливо прохаживалась по комнате, изредка перебрасываясь репликами с младшей сестрой, вальяжно развалившейся на мягком ложе и жующей табак. Девушка была очень похожа на свою сестру, но подведенные брови и многочисленные надрезы кожи на лице делали ее старше. Сестры мгновенно повернули головы, едва знахарка вошла.

— Ну?.. — испытствующе посмотрела на вошедшую Шочи, совершенно не желая скрывать своё нетерпение.

— Родился мальчик, госпожа…

— Как же так, ты же говорила, что сделаешь все… Ишто призывала жреца, роженица находилась в горячке! Что это значит?

— Госпожа, вы не волнуйтесь, нельзя же чтобы люди думали обо мне, как неумехе!

— Кто тебе позволил, думать о себе, старая? Я, что мало тебе заплатила? Или тебе заплатили больше?!