Радуга Над Теокалли

Не удостоив толпу, которая оживленно приветствовала его и расступалась на пути к правителю там, где до той минуты негде и камню было упасть, Амантлан очутился у возвышения, на котором воседал Ицкоатль. Правитель обладал сильным голосом, и все, что он говорил, слышали многие стоящие рядом.

— Ты решил испытать волю богов, Амантлан?

— Почему бы ни размять мышцы, Великий оратор?

— Почему же ты выступаешь на стороне этих немощных рабов?

— Потому что обреченные дерутся вдвое сильнее, нет ничего интереснее такой игры.

— Ты многим рискуешь, эти собаки не стоят твоего вмешательства… Многим будет на руку твоя гибель… — последние слова не услышал никто, кроме Амантлана. Он вежливо улыбнулся и выжидательно посмотрел на правителя, последний, недоуменно пожав плечами, махнул рукой, давая понять, что ждет начала игры.

Амантлан повернулся к правителю спиной, готовясь спуститься на площадку, но не успел. Ласковые тонкие руки, нежно обвиваясь вместе с гирляндой ослепительно белых цветов, удержали его на месте. Это была Щочи. Она не побоялась гнева брата и открыто выразила свою симпатию:

— Пусть боги принесут тебе удачу, Храбрый Ягуар!.. Я буду просить у них победу, любимый, — прошептала девушка, слегка удерживая мужчину за белоснежную гирлянду. Амантлан поблагодарил ее только улыбкой, и ей пришлось его отпустить.

От Иш-Чель не укрылось, что эти двое на глазах всего Теночтитлана не скрыли своих чувств, и укол ревности, она ведь была официальной женой этого безумца, больно сжал ее сердце. Первым желанием её было покинуть площадку тлачтли, так как ревность шептала ей, что муж решил покрасоваться перед всеми, а в первую очередь и перед этой бесстыдницей Шочи, но здравый смысл взял верх. От того, останется ли жив Амантлан, зависело будущее её ребенка.

Тем временем игра началась, и двум командам сбросили вниз тяжелый каучуковый мяч, который, пользуясь только локтями и коленями, нужно было забрасывать в кольца, прикрепленные довольно высоко над головами играющих. Мяч символизировал Солнце, путешествующее по небу, а игра и последующее жертвоприношение проводилось для бога войны и солнца Уицилопочтли.

С первого мгновения игра стала жесткой. Молодые ацтеки упорно пытались потеснить пленных из Тлалока, но те боролись за свою жизнь и свободу, а рядом с ними, на их стороне, был Амантлан. Иш-Чель чувствовала, что с нарастанием ажиотажа, игра принимала уже не столько ритуальный характер, сколько характер противоборства двух народов. Тлалоканцы не уступали ацтекам.

В сторону Амантлана стали доноситься оскорбительные выкрики, очевидно, работали его недоброжелатели, всячески стараясь представить происходящее в самом неприглядном свете, а самого Амантлана ренегатом. Возмущенный голос напомнил собравшейся толпе, что и жена-то у отступника из рабов майя. Иш-Чель стало страшно. Люди, тесня друг друга, отступали от нее. Но легкий взмах руки Ицкоатля, и все крамольные речи в адрес любимца правителя прекратились, а стражи порядка усердно засуетились, выискивая нарушителей спокойствия.

Игра тем временем не испытала никаких изменений. Не было ни побеждающих, ни побеждаемых. Хотя до участников доносилось каждое слово, они все были поглощены игрой, а Амантлан, как нарочно, на каждый выкрик забрасывал мяч с самых немыслимых положений. Он был непревзойденным игроком, которому можно было доверить свою жизнь. Итог игры был неутешительным. Команда Амантлана победила. Едва сдерживая желание, свалиться на землю от усталости, пленные из Тлалока с Амантланом терпеливо ждали признания их победы. Когда прозвучали заветные слова, они в диком восторге бросились обнимать друг друга, не обращая внимания на боль, кровь из сочившихся ран, полученных в игре.

— Что требуют победители? — прервал их радость Ицкоатль.

— Жизнь и свободу, одежду, еду, и право вернуться домой, Великий оратор! — от имени всех выступил Амантлан.

— Они получат это, но до захода солнца им нужно покинуть Теночтитлан, как велит закон. Они не наши граждане! — сказав это, Ицкоатль покинул свое место, не удостоив побежденных даже взгляда. Это означало, что их имена покрыл несмываемый позор. Им оставалось только сочувствовать.

Почтенная Ишто внимательно осмотрела раны сына, убедилась, что все не так страшно, и он в состоянии справиться с ними сам, уверенней походкой отправилась домой. Сделав несколько шагов, она обернулась к невестке. Прищурив глаза, четко сказала молодой женщине, словно вспомнив, что та может не знать некоторых обычаев:

— Что ты стоишь? Иди, омой раны мужа… или это сделает другая, если тебе все равно…

Иш-Чель растерянно посмотрела старушке вслед. Делать было нечего, нужно отвоевывать место под солнцем, пусть даже соперницей будет сестра верховного правителя, а мужем самый беспечный сердцеед.