Радуга тяготения

В тот первый миг — рывок еще грядет:
Овраг, тираннозавр (броски с замком
И челюсти хрустят), жужжащий змей,
Что штурмом брал твой каменный приют,
Пасть — или сдаться птерозавру; нет — пока…
Пока висела я, ночь с лесом воедино,
Ждала, а факелы пылали на стенах,
Ждала единственной ночной Фигуры, —
Молилась я: но не за Джека, он
По палубам бродил с дурацким видом,
Нет, Денэм мои мысли занимал —
С ружьем и камерой, острит ослино, он
И в Черноте Земли самой иллюзии мотает,
Крутя бобину, целя в них стволом
Иль объективом, — Карл, мой режиссер,
Мое бессмертье, Карл…
Ах где же главный свет, где реплика моя…

Мы их видали под тысячей имен… «Грета Эрдман» лишь одно, у этих дамочек единственная работа — вечно съеживаться от Ужаса… ну а вернувшись с работы домой, они засыпают, как и мы, и грезят о покушениях, о заговорах против добрых и достойных людей…

Обезьян постукивает Ленитропа по заднице, вручает то, что нес, йяаххггхх это круглая железная бомба анархиста, вот что это такое, да еще и фитиль запален… Обезьян улепетывает. А Ленитроп стоит в застекленных и влажных покоях, у него поплыл грим, испуг в глазах чист, как стеклянные шарики, а губы выпячены ужаленным ну-и-какого-черта-мне-теперь-делать? Он и сказать-то ничего не может, контактер еще не появился, а голосом он себя выдаст… Фитиль горит, почти догорает. Ленитроп озирается. Все раковины и писсуары заняты. Загасить ли фитиль у кого-нибудь под хуем, прямо в струе мочи… э, но не будет ли это выглядеть так, будто я к ним пристаю? Ч-черт, иногда жалею, что я такой нерешительный… м-может, если выбрать кого послабей меня… но с другой стороны, у мелких-то рефлексы в порядке, не забывай…

От нерешительности его спасает очень высокий, толстый, несколько восточный с виду трансвестит, чей идеал, киношный и личный, судя по всему, — малютка Маргарет О’Брайен. Этот азиат как-то ухитряется выглядеть так, будто у него косички и крайняя степень задумчивости, даже в тот миг, когда он выхватывает у Ленитропа фырчащую бомбу, бежит мечет ее в пустой унитаз и нажимает на смыв, после чего разворачивается к Ленитропу и остальным — вот, мол, как хорошо я выполнил гражданский долг, и тут вдруг…

КРУППАБУМБА грохочет гигантский взрыв: вода выпрыгивает удивленным сине-зеленым языком (видали когда-нибудь, как туалет верещит: «Ай-яй!»?) из всех до единого унитазов под черными крышками, трубы выкручиваются и вопят, содрогаются стены и пол, полумесяцами и пыльными полотнами обваливается штукатурка, а щебечущие трансвеститы умолкают разом и тянутся к тому, кто поближе, — готовятся к Голосу из Громкоговорителя, который извещает:

— Это была натриевая бомба. Натрий взрывается при контакте с водой. — Значит, фитиль был фикцией, грязная ты крыса… — Вы видели, кто бросил ее в унитаз. Это опасный маньяк. Задержите его — и получите крупное вознаграждение. Ваши шкафы смогут посрамить гардероб Нормы Ширер — тот будет выглядеть мусорной корзиной в цоколе «Гимбелза».

И вот все они наскакивают на несчастного поклонника Маргарет О’Брайен, а Ленитроп, которому предназначались унижение и (теперь, когда полиция прибывает все позже и позже) сексуальное надругательство, а также пытки (Снимаю шляпу, Папсик!), тем временем ускользает, по мере выхода наружу распускает завязки атласного наряда, неохотно стягивая с набриолиненной головы сияющий парик невинности…

ВЕСЕЛЫЙ ЧАС С ТАКЭСИ И ИТИДЗО, КОМИЧЕСКИМИ КАМИКАДЗЭ

Такэси высок и жирен (но не заплетает волосы, как Маргарет О’Брайен), Итидзо же малоросл и костляв. Такэси летает на «зеро», а Итидзо — на устройстве «ока»: это вообще-то длинная бомба с кабиной для Итидзо, короткими крылышками, ракетным двигателем и парочкой контрольных поверхностей в корме. Такэси пришлось ходить в Школу Камикадзэ на Формозе всего две недели. Итидзо же был вынужден учиться в школе «ока» в Токио полгода. Эти двое друг на друга не похожи, как арахисовое масло и желе. Нечестно спрашивать, кто из них что.