Радужная Нить

— Это море, дитя моё. То самое, о котором я пел. И пересказывал истории, что мужчины приносят с собой, возвращаясь с промысла. Нравится?

Я молчала.

— Не бойся, оно совсем не страшное. Посмотри, какая красота!

Я не вымолвила ни слова.

— Ты должна полюбить его. Иначе всё будет впустую, — тихо шепнул он и бережно усадил меня под одним из белых деревьев, на уступе. Всю ночь я слушала пение запоздалых цикад и неотрывно смотрела на воду, провожая луну и встречая рассвет.

Следующий день намечался праздничным, одним из тех, что предшествуют Тёмной Половине года. По обычаю — отец много рассказывал о них — жители нашего острова ежегодно благодарили его покровителей и суровых морских ками за милости, щедро поливая берег саке и вознося молитвы в небольшом подземном храме. Островок был пронизан пещерами; многие из них отец излазал ещё мальчишкой, до того, как лишился ноги из-за змеиного укуса. Непригодного к промыслу паренька пристроили в помощники старому мастеру, знаменитому на все Гингати и за их пределами своими чудесными куклами. Говорят, к нему приплывали даже послы из Лао — высокомерной и задиристой страны, расположенной к западу от нас. И это несмотря на то, что остров находился немного в стороне от остальных, и ничем более не славился.

Отец говорил об учителе с теплом, но немногословно, будто что-то терзало его душу, не давая покоя. Прошло полгода с его скоропостижной кончины — возможно, он тосковал по человеку, заменившему ему близких.

Я не застала старика в живых. Я была первой куклой, созданной моим отцом без помощи наставника.

В честь праздника отец подарил мне одежду: белоснежную, словно лебединые перья, словно листья дерева, под которым я просидела всю ночь. Шёлковое полотно закрыло лицо, но было столь прозрачным, что не мешало видеть. Всё было прекрасно. Восходящее солнце ласкало мои руки розовыми лучами, день обещал быть ясным. Счастье, казалось, вот-вот осенит меня своими крылами. Сегодня я, наконец, должна была увидеть других людей. Сегодня я должна была познать всю глубину жизни!

— Как живая, — молвил отец, и в голосе его почудилась благоговейная горечь.

Несмотря на предстоящее веселье, он был печален. Смотрел на меня, и губы его подрагивали. Сегодня он впервые не хотел встречаться со мной взглядом.

— Что с тобой, отец? — не выдержала и спросила я.

Он вздрогнул и отшатнулся. Я поняла, что нарушила молчание тоже впервые.

— Почему ты грустишь? — произнесла я ласково, как он сам не раз говорил со мной. — Тебя кто-то обидел?

— Нет… — шепнул он. Отвернулся от меня, закрылся широкими плечами. Сейчас я понимаю, что он был совсем молод.

— Ты прав был… прав… ты во всём был прав. Не следовало привязываться! Не следовало забывать, зачем её делаю. Разве можно теперь?..

Некоторое время, не оборачиваясь, он шагал по мастерской, опираясь на костыль. Метался, будто птица в клетке.

— Отец, — робко позвала я, — тебе плохо? Если хочешь, я перестану — только скажи. И словечка не пророню! Говорить будешь ты, у тебя хорошо получается. А я люблю слушать. Ведь одна сказка так и осталась неоконченной! Про красивую девушку, которую…

— Я не смог, — он повернулся ко мне, и наши глаза встретились. Он плакал. — Оказался слишком слаб. И тогда… и сейчас. Идём!

Отец усадил меня в корзину, накрыл плащом из грубого холста и толкнул входную дверь. Мне хотелось выглянуть, убедиться, такова ли улица при свете дня, как я себе представляла, и правда ли, что крышу нашего дома скоро понадобится чинить, но он лишь плотнее закутал меня в ткань. Значит, так надо. Да и не могла я шевельнуться.

— Молчи, — велел он мне, и я, разумеется, послушалась. Шли мы довольно долго. Отец передвигался с трудом, но мне показалось, что спешили мы изо всех сил. Он задыхался, и я уже была готова подать голос и попросить его передохнуть, когда он остановился сам. Поставил корзину и снял с неё плащ.

— Тут тень! — тотчас же пожаловалась я. Греться под солнечными лучами мне нравилось куда больше.

— Конечно, малышка. Это же пещера.

— А зачем мы сюда пришли? — поинтересовалась я, с любопытством изучая то, что находилось перед носом. Каменная стена у выхода, к которой устало прислонился отец. Нависший над нами свод, прорезанный чёрными трещинами. И далеко-далеко за скальным проёмом — блистающее, переливающееся яркими искорками нечто.

— Негоже обрывать сказку, — усмехнулся он. — Говорят, дурной это знак. На чём я остановился?

— На том, что красавицу Дочь Леса, равной которой не было в мире, испуганные люди предназначили в жёны страшному морскому чудищу, а оно взамен поклялось не топить рыбачьи лодки, — протараторила я. — Смотри, я помню каждое слово!

— Да, — вздохнул он. — Так всё и было. И вот свадебное шествие выступило на берег моря. Невеста была вся в белом, словно молоденькое деревце, цветущее по весне.

— Совсем, как я! — моя радостная несдержанность вызвала у отца кроткую улыбку.

— Да. Совсем, как ты. Только она была воспитанной девушкой и не перебивала старших… Вот из глубины показалась ужасная голова, с зубами, словно у акулы. А размером она была с целого кита!