Радужная Нить

— Мы с мальчиком проснулись одновременно. Хотели разбудить вас, но господин почивал так безмятежно, что рука не поднялась. — Она улыбнулась, по-видимому, вспомнив что-то забавное, но тотчас же опустила уголки губ. — А затем надумали разведать окрестности.

— И разведали, — непроизвольно усмехнулся и я. — Ну да ладно, всё равно бы попались. А ведь эти люди не завзятые душегубы! Странное отношение к путешественникам. Неужели нищета и лишения порождают такую враждебность?

— Напрасно я подняла шум, когда столкнулась с ними нос к носу, — шепнула Коюки, отведя взгляд. — И Фуурину лучше было сбежать и укрыться вместе с вами. Кто-то да остался бы на свободе. Что, если они не намерены везти нас к правителю?

— Как это никто? А Ю? — понизил я голос до предела. — Мы с ним через многое прошли, так что доверимся его чутью. Если очнулся первым и не объявился до сих пор — значит, так надо.

"Главное, чтобы выдалась возможность поспать и обсудить сложившееся положение", — добавил я про себя. — "По меньшей мере, подскажет, куда нас занесло и каковы местные нравы. И вообще, вечно у меня душа не на месте, когда он теряется".

— Господин Ю — кто он? — поколебавшись, спросила Коюки. — Признаться, сначала он вызывал у меня мало доверия, не говоря о приязни.

— Почему? — удивился я. До сих пор Ю нравился всем, кого ни возьми: от Ясумасы, прежде весьма ревниво охранявшего право называться моим единственным другом, до хозяев постоялого двора в Тоси с их потомством, которое липло к юмеми, стоило тому высунуть нос на улицу. Должно быть, особое волшебство ки-рина! Боюсь, при дворе кое-кто не будет знать отбоя от девушек, и счастливчик этот — не я!

Собеседница явственно смутилась.

— Почему не нравился? Долго рассказывать. Например, из-за своей мягкости, которая лишь видимость. Я знавала людей, что напевают приятные слова, а сами — ядовитые змеи! Но вчера, под водой… то немыслимое и прекрасное существо с голосом, будто шёлк — это был господин Ю, правда? Может, я сошла с ума? Сначала так и показалось — когда он только появился у входа в беседку. Но затем вошли вы, и это меня успокоило, убедило, что мир не превратился в сказку окончательно, и осталось кое-что надёжное и прочное, словно якорь. Но так ли это на самом деле?

— Разве вы не видели собственными глазами и не слышали собственными ушами? — подмигнул я. Что тут скажешь? С якорем меня ещё никто не сравнивал! Зато одним вопросом меньше. Совсем уж было решил, что девушка не так проста, раз может смотреть на божество и бровью не вести. Хотя Коюки и впрямь не так проста… Сейчас вот покусала губы в раздумьях — совсем, как я — и чистосердечно призналась:

— Да, только не знаю, верить им или нет, моим глазам и ушам…

Тоже совсем, как я. И косится исподтишка — мол, дальше-то что? Любопытная птаха.

— Это уж вам решать, Коюки-химэ. В своё время мне, кстати, предложили тот же выбор. И знаете, кто? Ю собственной персоной!

— А вы?.. — она склонила голову набок, на миг позабыв о роли служанки, зачарованно расширила и без того огромные зрачки.

— А я подумал: если всё происходящее лишь видимость, сон разума — лучше не просыпаться. И знаете, что самое занимательное?

— Что?

— Между обыденностью и чудом пролегает столь же тонкая и неразличимая нашим человеческим оком грань, как между явью и сном. Поэтому… я подумал и решил верить всему, чему верит сердце. Оно — лучший советчик.

"Не считая ки-рина, разумеется".

— Ах, господин Хитэёми, — прерывисто вздохнула девушка, и неизвестно откуда взявшаяся тоска прогнала из её взгляда живое любопытство, лишив миловидное личико всех красок, — ах, если бы наш разговор состоялся раньше! Скольких ошибок я могла бы избежать! Я стала бы не величайшим разочарованием и позором человека, которого чтила превыше других, но радостью и опорой. А вместо этого обманывала, год за годом. Лгала, полагаясь на рассудок вместо сердца, которое кричало "Скажи ему, признайся — и будешь прощена!" А потом сделалось слишком поздно… и его не вернуть… совсем поздно…

Она сидела без движения, сложив руки на коленях и позволяя ручейкам слёз открыто струиться по бледным щекам. Разительная перемена… Словно серая туча укрыла ясное солнышко. И какого ёкая мне приспичило затрагивать эту тему?!

Я подбирал утешительные слова, но те, что говорятся в подобных случаях, казались пустыми и неискренними. "Всё будет хорошо?" Хуже не придумать. Если речь об умершем, то ничего не поправить, пока сам не примкнёшь к духам предков. А если виновен перед многими — сотнями людей, утонувших, задохнувшихся в жидкой грязи, вмешанных в неё, будто сладкие бобы в тесто? "Всё будет хорошо"… да уж, конечно!

Вот только с кем оно будет?

— Когда-то моя сестра, — раздалось снизу, — поведала, что доверять себе, своему сердцу, может лишь тот, кто поступал ему наперекор. Хотя бы раз. У меня тогда ещё пух на голове не вылез, поэтому я ответил, что стану первым, кого это правило не затронет. Знаете, что было потом?

— Кажется, да, — вздохнул я.