Радужная Нить

Закашлявшись и окончательно убедившись в том, что лучше быть солёной рыбой в бочке, чем живой, но перенесённой тайфуном в засушливые степи Каваки, где, говорят, от малейшего дуновения ветерка до самых небес поднимаются цунами пыли, я со злостью вернул перегородку на прежнее место. На привале надо будет затянуть оконце полупрозрачной тканью, если я, конечно, не забыл её дома. Хорошо рассмотреть окружающий мир уже не получится, но хоть не в темноте ехать. Тех скудных лучей, которые просачиваются через приотворённые заслонки в крыше повозки, явно недостаточно. А ведь только вчера, высунув голову наружу и оборотившись назад, я мог любоваться на гору Рику в священном уборе из ещё не растаявших снегов, голубовато-белую и чарующе-прекрасную. Дорога слабо забирала вверх, вскарабкиваясь на лоснящиеся от свежей зелени холмы. С нескольких её участков моему взору открывалась Овара, подобная оттиску печати на шёлковой глади равнины, и серебристая петля излучины. Самая полноводная река острова прозвана Мидорикавой, то есть, Изумрудной, из-за того, как окрашивается её вода после Месяца Света. От дивной красоты окрестностей, от запаха вешних лугов и тяжесть на душе уменьшалась.

Сегодня же… что ж, оставалось сидеть в полумраке и тешить свою неуверенность в завтрашнем дне, предаваясь гнетущим размышлениям о смутной цели нашего путешествия. И о многом другом.

Разговор с императором в Первый День Земли не хотелось даже вспоминать. Тени были едва заметны в лучах полуденного солнца, когда мы с юмеми вступили под прохладную сень беседки дворцового сада и обнаружили правителя в присутствии изрядно встревоженного Татибаны-но Ясумасы. Последний бросил на меня столь красноречивый взгляд, что страх перед Сыном Пламени охотно уступил место боязни разговора с другом. Разговора, который обязательно воспоследует, как только мы останемся наедине. Впрочем, ощущение было сильным, но кратким.

С каким удовольствием я бы предал эту беседу забвению! Все те уловки, на которые мы шли, чтобы не сболтнуть лишнего о тайных возможностях Ю как Повелителя Сновидений. Все попытки лавировать между губительными порогами слов-ловушек. Все жалкие потуги нашей злополучной троицы отвертеться от выполнения недвусмысленно изложенного приказа — весьма жёстко изложенного, твёрдо и рассудительно. Если бы только его содержание не заставляло усомниться в здравомыслии того, кто его отдал…

Прав был юмеми, тысячекратно прав, если правота нуждается более чем в одном подтверждении! Втуне пропали наши уверения в бесцельности поисков, в том, что три верных сердца могут оказаться нужнее здесь, в Оваре, нежели вдалеке, скитающиеся по миру в погоне за тем, чего и на свете-то быть не может. Или это новая разновидность пожизненного изгнания? Но за что? Чем мы провинились? История с Левым Министром лишь доказала нашу преданность, так за что же?! Впервые мне пришло в голову: а почему дядя направил за сновидцем именно меня? Доверял? Прежде я так полагал, но теперь… как это смешно, как наивно! Если бы я задумался раньше!..

Может статься, истины я никогда и не узнаю.

Сын Пламени, ещё более постаревший за те несколько дней, что прошли с последней нашей встречи, смотрел на Ю так, будто тот уже сейчас обладал вожделенным зельем бессмертия, но скрывал его по каким-то личным причинам. Недоверие, будто гной, сочилось из сузившихся глаз, таких усталых и потухших, что вид их обладателя вызывал бы жалость, кабы не… А впрочем, и вызывал — к чему лукавить? Да, я знаю, что дядя хитёр и коварен, изворотлив и умело управляет людьми, словно кукловод — своими подопечными, но кто поддержит его, если не мы? Другое дело, что сердцем чую: надо было оставаться с ним. С сыновьями его обречёнными. Огнём души его заклинал! А взамен был отослан прочь, в неведомые дали, откуда рукой не дотянуться и глазами не узреть. И не один…

Всё, хватит! Что толку рис толочь, когда он уже в муку превратился!

В тот день, проговорив едва ли не до заката, мы уныло отправились по домам собирать вещи. Ясумаса знаться со мной не желал, из-за Химико. Мы впутали его, ни о чём не подозревающего, в дело о предательстве и этим разбили его надежды найти возлюбленную, оставшуюся в Оваре. Человек она или нет, какая разница? Только бы отыскать. А когда он теперь вернётся, и вернётся ли?

Посему с самого начала пути наш убитый горем друг либо спал, отвернувшись от меня в сторону юмеми, либо мрачно бодрствовал, крутя в руках каменный ключ, висящий на шее — единственный предмет, напоминающий ему о любимой. И не отвечал на мои попытки заговорить, попросить прощения, развеселить, утешить… Это было хуже всего: сознавать свою вину и понимать, что, пропусти мы имя Татибаны в докладе правителю, приказ коснулся бы только нас с ханьцем. Но кто же знал? Не захотели лишать его заслуженных почестей, болваны! Я не мог смотреть Ясумасе в глаза, когда дядя с недоброй усмешкой пообещал, что испытывать нашу дружбу разлукой слишком жестоко. А теперь… неужели вот так она и закончится?