Радужная пандемия

Говорила сбивчиво, скороговоркой, предано глядя в строгие, твёрдые и решительные глаза матери.

– Мне это уже не интересно, Лиза. Я не хочу с тобой разговаривать. Думаю, что и папа меня поддержит.

Ну, разумеется, поддержит. По-другому просто и быть не может. Если мама говорила: «на старт…», отец уже бежал. И если вдруг мать заявит, что катет длиннее гипотенузы, то он поверит и даже спорить не станет.

Губы в мелких трещинках сложились в тонкую полоску, морщина на переносице стала глубже. О да! Она отыграется за каждую выпитую мной рюмку, за каждый танец, за каждую минуту, проведённую без неё.

Страх и вина, не самый приятный коктейль, а уж если тебя им пичкают чуть ли не с самого твоего рождения…

– Мам, прекрати, мне уже не десять лет, чтобы вы с отцом меня воспитывали! – в отчаянии выкрикнула я, глядя на то, как она величественно выплывает из моей комнаты.

– Пока ты живёшь в нашем доме, ешь наш хлеб, ты обязана подчиняться правилам, установленным нами! –как всегда, тихо, но с нажимом произнёс отец. Его худощавая, высокая фигура маячила за спиной матери. – А если считаешь иначе, мы легко можем сдать тебя инквизиции. Выбор за тобой.

На последней фразе, родитель снял очки, подышал на стёкла, протёр краем майки и вновь водрузил на нос. Он так делал всегда, когда готовился прочесть мне одну из своих лекций о долге детей перед родителями, нравственности или тлетворном влиянии предметов роскоши на личность.

От раздражения свело скулы. Чёрт! Вот только папенькиных нравоучений мне сейчас и не хватает для полного счастья.

– Я тоже вношу вклад в семейный бюджет, я работаю и все деньги приношу вам. Да у меня даже приличных ботинок нет! – ответила я, разумеется, мысленно. По многолетнему опыту я знала, что лучше не спорить, не вестись на провокацию, иначе, отец схватиться за сердце, а мать примется плакать и причитать.

– Дав тебе жизнь, мы пожертвовали своим счастьем, своим комфортом, планами и благополучием. – отец завёл свою излюбленную, до боли знакомую песню. – Я мог бы добиться таких высот. Мы вынуждены прозябать в нищете, отдавая заработанное инквизиторам, лишь бы они не забрали нашего ребёнка. И что получают родители вместо благодарности?

На этом слове папа делал паузу, давая мне осознать весь драматизм ситуации и величину принесённой во имя меня жертвы. Я и осознавала, понимая и принимая правоту родителей.

–Пренебрежением правилами, заведёнными в семье, аморальным поведением, равнодушием к матери, – отец ответил на свой же вопрос в аккурат через десять секунд. Эта фраза звучала всегда, с одной и той же интонацией и по любому поводу.

И, казалось бы, заезженность сценария, его частое повторение должны были выработать у меня иммунитет, однако, моя реакция, вопреки всякой логике, была такой, какой ожидали от меня родители. Я густо краснела, нос забивался соплями, а из глаз текли слёзы. Чувство вины мерзким слизняком опутывало внутренности, сдавливая и причиняя физическую боль. В такие моменты я была готова пойти на что угодно, лишь бы родители перестали меня считать эгоисткой и неблагодарной тварью, лишь бы простили и похвалили. Вадим прав, в тысячу раз прав! Я не гожусь ни в жёны, ни в любовницы. И хорошо, что он никогда не узнает того, как отреагировали родители, на моё объявление о нашей с Вадимом свадьбе. Как рыдала мать, взывая к моему милосердию, ведь у отца больное сердце, а у неё частые мигрени, и оставить их в такой момент- просто преступление. Как отец, с деланым равнодушием шелестел газетой, а потом, вынес вердикт, холодно, тихо, с длинными паузами между словами:

– Пусть уходит, если зов естества настолько в ней силён. Но закрыв за собой дверь дома, хранивший её от бед, даривший тепло и любовь, помнит, что назад пути не будет никогда.

А потом, вновь потёк монолог о жертве, разбитых надеждах, нереализованных планах.

Я же, старательно изучала цветы на стареньких, давно выгоревших обоях, в отчаянии понимая, что никогда не уйду, не смогу предать, не смогу допустить, чтобы мать плакала от тоски по мне, а у отца начался сердечный приступ, не смогу заставить себя лишиться их любви. Отчего-то мне казалось, что Вадим, добрый, понимающий, великодушный, простит мне моё опрометчивое:» Да», произнесённое на пляжной дискотеке, в пьяном восторге от музыки, звёзд и шума прибоя. И моё: «Нет» простит тоже, ведь ему известно, о больном сердце папы и маминых мигренях. Не простил, прогнал, предпочёл мне другую, ту, чьи родственники будут рады и жениху, и свадьбе, и будущему малышу.

– Мы разочарованы в тебе, Лиза, – резко произнесла мать, делая шаг за порог комнаты. – Но у тебя есть шанс исправиться и заслужить наше прощение.

Дверь за ними закрылась тихо, молчаливо укоряя. Я рухнула без сил в подушку лицом, вслушиваясь в привычную, обыденную, утреннюю суету родителей. Шуршание одежды, вжиканье молний, щелчок дверного замка, приглушённые голоса в подъезде, стук каблуков. Родители ушли на работу. Я осталась одна.

Глава 3. Нулевой пациент